Историки без принципов

Въ отношеніи въ философіи, очевидно, что у Ренана нтъ ничего твердаго и яснаго, а что всего хуже, — нтъ сознанія этого недостатка, нтъ тоски по твердомъ и ясномъ. Его разсужденія о томъ, почему онъ отвергаетъ чудеса, его исповданіе эмпиризма, опредленіе сверхъестественнаго и пр., - словомъ, вс случаи, гд онъ пытается логически опредлить и связать свои мысли, — ниже всякой критики. Совершенно ясно, что въ своихъ взглядахъ онъ руководится не послдовательнымъ развитіемъ извстныхъ началъ, а смутными и перекрещивающимися симпатіями. Симпатіи эти указать вовсе не трудно. Въ Ренан, какъ онъ самъ признается, очень сильно говоритъ чувство человка, вышедшаго изъ подземелья на свтъ яркаго дня. Отсюда у него то, что Пушкинъ однажды назвалъ слабоумныхъ изумленіенъ передъ своимъ вкомъ. Мы говоримъ здсь объ умственномъ движеніи, а не о нравственности. Въ нравственномъ и политическомъ отношеніи Ренанъ судитъ о современности самостоятельно, и часто строго и врно. Но умственными явленіями нашего времени онъ совершенно ослпленъ и старается только не отстать отъ просвщенія. Онъ раздляетъ обыкновенное предубжденіе въ пользу естественныхъ наукъ, ожидаетъ отъ нихъ познанія самой сущности вещей, видитъ въ нихъ всю силу и все спасеніе. Свои общія философскія убжденія онъ однажды выразилъ слдующимъ образомъ:

«Живое увлеченіе, которое я питалъ къ философіи, не ослпляло меня относительно достоврности ея результатовъ. Я очень скоро потерялъ всякое довріе къ этой отвлеченной метафизик, имющей притязаніе быть наукою вн другихъ наукъ и независимо разршать высочайшія проблемы человчества. Положительная наука осталась для меня единымъ источникомъ истины. Впослдствіи, я испытывалъ нкоторое раздраженіе при вид преувеличенной репутаціи Огюста Конта, возведеннаго на степень перворазряднаго великаго человка за то, что онъ сказалъ, дурнымъ слогомъ, то, что вс научные умы, въ теченіе двухъ сотъ лтъ, видли такъ-же ясно, какъ и онъ. Научный духъ лежалъ въ самой основ моей природы» (Souvenirs, p. 250).

Изъ этого исповданія всего скоре видно, что Ренанъ влюбленъ въ научный духъ чисто платонически. Контъ высказалъ интересную мысль, что положительныя науки (оставимъ имъ это названіе) не разршаютъ высочайшихъ проблемъ человчества. Ренанъ, очевидно, не въ силахъ сообразить эту точну зрнія; для него познаніе все сливается въ одно общее поприще. Поэтому, онъ не видитъ своеобразія Конта, приписываетъ всякимъ научнымъ умамъ стремленіе и надежду разршать высочайшіе вопросы и отвергаетъ философію лишь потому, что она независимо (`a elle seule) берется за ихъ разршеніе. Во всемъ этомъ нтъ яснаго понятія ни о философіи, ни о наукахъ, и видно только одно — слпая вра въ какія-то познанія, которыя должны восполнить и замнить философію и, вообще, удовлетворить всякимъ запросамъ ума. Если мы вспомнимъ, что этотъ несознательный позитивистъ есть въ то же время поклонникъ нмецкаго идеализма, что онъ съ любовью ссылается на Канта и Гегеля, что онъ пишетъ исторію христіанства, руководясь духомъ и трудами нмецкихъ экзегетовъ, то мы увидимъ, какую разнообразную и несвязную смсь образуютъ взгляды Ренана.

Противорчія, въ которыя попалъ человкъ, не составляютъ для него укора, если онъ сознаетъ ихъ и старается изъ нихъ выбиться. Обыкновенно, очень разнородныя симпатіи живутъ въ душ человка, не находя себ примиренія и высшаго единства. Но нехорошо, если эти противорчія выдаются за какую-то мудрость, если непослдовательность и несообразность признаются за тонкость и глубину мысли. Ренанъ пишетъ всегда такъ, какъ будто не вполн открываетъ свою мысль, какъ будто у него въ запас, про себя, имется особая философія, разршающая вс его загадки и капризы. Такъ пишетъ онъ конечно для обольщенія читателей; но вроятно тутъ есть доля и самообольщенія. Въ дйствительности, у него нтъ никакой философіи, и даже, говоря по-французски, нтъ того, изъ чего длается философія.

XII Пониманіе христіанства и буддизма