По поручению Политбюро ЦК Каменев как нарком внутренней и внешней торговли и кандидат в члены Политбюро делал основной доклад по первому вопросу. Это обязывало его не выражать свои личные оппозиционные взгляды, а проводить линию партии. Он сделал деловой доклад, однако в оттенках его выступления была видна его оппозиционная душа – преобладала критика хозяйственного положения в стране,
Дзержинский был раздражен речью Каменева, но особенно его возмутило выступление Пятакова, который фактически сделал содоклад […]. От кого он сделал доклад? От ВСНХ? Не может быть, потому что с Дзержинским Пятаков свое выступление не согласовывал, хотя и должен был это сделать. Получилось, что он сделал содоклад от оппозиции. Это было настолько неожиданно (?! –
Мы сидели с Дзержинским рядом около трибуны. Он мне стал говорить, что больше Пятакова замом терпеть не сможет (Микоян был далеко не первый, кому это говорил Дзержинский. –
После Дзержинского с резкими речами против Каменева и Пятакова выступили Рудзутак и Рыков. Они оба приводили многочисленные убедительные факты совершенно неудовлетворительной работы Наркомторга, который, как они доказали, не справлялся с возложенными на него обязанностями. Особенно обстоятельно раскритиковал установки оппозиции Рыков.
Это не остановило Каменева. В своем заключительном слове он снова допустил грубые нападки на Дзержинского, который очень близко к сердцу принял эти выпады. Дзержинский почувствовал себя плохо и, не дождавшись конца заседания, вынужден был с нашей помощью перебраться в соседнюю комнату, где лежал некоторое время. Вызвали врачей. Часа через полтора ему стало получше, и он пошел домой. А через час после этого его не стало… Членам ЦК и ЦКК, собравшимся на вечернее заседание, было объявлено о смерти Дзержинского. Заседание было прервано, работа пленума приостановлена.
22 июля состоялись похороны Дзержинского. Весь состав Объединенного пленума провожал гроб с телом Дзержинского от Дома Союзов на Красную площадь…»[1210]
По всей видимости, А. И. Микоян был искренне убежден в том, что Ф. Э. Дзержинского доконал его заместитель[1211]. Однако мемуарное обвинение представляется не вполне обоснованным – хотя бы потому, что «Железный Феликс» по природе своей был человеком нервным, а нервничал он, находясь на руководящей партийной, а затем и советской работе, постоянно. Не случайно вместо конкретных дат А. И. Микоян поставил в своих мемуарах – «в июле 1926 г.»[1212]