История ошибок

– Опять же мой морализм удерживает меня от этой крайней меры.

– Бедняга.

Девушка поцеловала его, встала и исчезла в ночи. Где-то одиноко завыл волк, и заухала сова. Из динамиков донеслось «дееееетка, я лирииичный енооот…». Мякишев закрыл глаза.

Так тяжело было склонять голову перед потоком голов, готовых вслушиваться в каждое слово, потому что за каждым произнесенным словом скрывалась не только мысль, какая бы она ни была: возвышенно-идеалистическая или вульгарно-материальная. За каждым произнесенным словом скрывались годы напряженных поисков, усилий, приложенных во имя нахождения того, что многие почитают за истину и так неудержимо стремятся к ней. Но ведь не только обожание прочитывается в их лицах. Есть среди них и свои скептики, затаившие глубокое сомнение в чуть заметном движении скривившихся в полуулыбке губ. Но самое страшное, что и ему хочется окончательно погрязнуть в бессовестном нигилизме, и вместо того, чтобы говорить о целостности, он почти готов поддаться искушению выплеснуть на них свои самые неутешительные мысли и заговорить о хаосе, о разрушении. Единственное, что он сейчас по-настоящему хотел, так это отвергнуть все единым движением, одним взмахом руки, единственным жестом отрицания.

Мякишев покачивался из стороны в сторону, впадая в странный экстаз. В его голове выстраивались четкие ясные предложения, точнее они вспыхивали, как искры, и на мгновение освещали тьму сознания Мякишева.

– Хочу скончаться. Как то, что я есть. Как то, кем я стал. Прямо перед ними. У них на глазах. При многочисленных свидетелях. Пусть они станут очевидцами грозного распада всей моей сложности. Пусть они увидят, как жалок я, и как низко в одночасье может пасть человек.

Еще минуту… я собираюсь с силами… сейчас я отторгну все, что есть во мне вовне и стану совсем пустым, никчемным… я собираюсь с силами… я вдыхаю и выдыхаю… я готовлюсь. И вот он отказ! Я распадаюсь у них на глазах. Я буквально исчезаю. Таю. Их лица меняются. Такого они не ожидали. А я, наверное, только этого и ждал. Удобного момента, минуты высшей расплаты, высшей степени неповиновения. Вот она разрушительная сила отказа, великая сила отрицания, абсолютная отрицательность. И ничего нет. Нет ничего. Уже ни меня, ни их.

Вот и все.

8

Мякишев открыл книгу Ницше и прочитал, что «Бог умер». Слова эти, несмотря на свою туманность, прозвучали в голове Мякишева оглушительным звоном последней истины, окончательным приговором, и Мякишеву все стало ясно. Он остановился и увидел что все вокруг только смерть, и нет в ней никакого смысла. И Мякишев не видел никакого выхода. Это горестное осознание как будто лишило его воздуха. Он замкнулся в себе и оказался погребенным в своем сознании, которое отныне никак не сообщалось с внешним миром. Мякишев вдруг ощутил себя отрезанным от живительного истока, не было сил вновь искать его. Но судьба послала Мякишеву Увещевателя, который пролил свет на его окутанное мраком сознание. Картина стала чуть яснее, и Мякишев смог выбраться из пучины отчаяния. Увещеватель объяснил ему, что мир состоит из различных уровней, которые простираются от умного космоса до недоумочной действительности. Сверху располагается непостижимое Единое. Ниже – чистое бытие, содержащее в себе прообразы всех вещей мира. Космос иерархичен. В самом низу находится чистая материя, косная, бесплодная, оторванная от высших начал.

– И вот в этой самой материи ты и погряз, – сказал Мякишеву Увещеватель.

Мякишева отпустило. На душе стало светлее. Появился хоть какой-то ориентир. Дышать стало легче. Показался свет. Наметилась цель.

– Однако, – продолжал Увещеватель – реальность, в которой ты существуешь, все дальше уходит от Высшего Принципа. Вещи утратили связь со своими Идеями и превратились в фантомы. Подлинный мир завален лже-миром, выходы его замурованы, а души охвачены адскими желаниями безудержного обладания. Поэтому ты находишься в центре ада. Кругом только обломки, и надежды на спасение нет.

С этими словами Увещеватель покинул Мякишева, и тот долго пытался понять, не померещилось ли ему все это. В смятении Мякишев захотел встретиться со своим знакомым-кастанедовцем. Он поведал ему все, что открыл Увещеватель. Знакомый отнесся к этим откровениям более чем скептически. В противовес он начал излагать Мякишеву свою точку зрения, к которой он пришел путем усидчивых размышлений у себя в комнате.

– Я вот как понимаю, – шмыгнув носом, сказал знакомый. – Весь космос только бесконечный и сложный организм. Космический разум следует понимать, как своеобразную форму движения материи, проявляющую себя в коллективном мышлении всех организованных структур вселенной, конечная цель которого предположительно заключается в поддержании общего миропорядка, стабильности законов существования и развития материи.

– От твоих слов смердит материей, – заметил Мякишев.

– А чем моя материя хуже твоего Единого? – возразил знакомый.

– Ну, как-то приятней быть приближенным к Единому, чем прозябать в Материи.

– Мне и здесь неплохо.

На этом они разошлись.