Между тем зима мало-помалу отступила, пришла весна с лиловым пурпуром сиреневых кустов, окружавших рекеттешскую усадьбу. Произошло это без всяких волнений и крупных событий. Мари ни на балах не бывала, ни в бонтоварский театр ездить не хотела. И все же зима пролетела быстро. Кто-то все время приезжал, или, по крайней мере, она всегда кого-то ждала. А это тоже развлечение.
Щеголи, о которых уже упоминалось, съезжались обычно после обеда из ближних деревень или из города. Иногда их было сразу много, словно они сговаривались, иногда один или два.
Визиты эти, собственно, касались одной Мари, однако и госпожу Тоот навещали то жена пастора, чтобы посплетничать всласть, то вдова капитана Антала Ковача из Воглани, чтобы компотов вкусных отведать. Из этих двух женщин и состояло ее общество, ибо жена Палойтаи, мама Фрузина, с которой Тооты также поддерживали тесные отношения, в зимнюю пору из дому не выезжала, а спесивые провинциальные дворянки считали ниже своего достоинства водить дружбу с женой пекаря.
Хозяина не очень-то привлекало это общество, и после обеда он уезжал обычно в Мезерне, до вечера оставаясь в своем санатории: все хитрости, «приемы» и уловки, с помощью которых мамаши ловили мужей для своих дочек, оскорбляли его нежную, тонкую Душу. Ему было не по себе среди легкомысленных молодых господ, соперничавших из-за руки его дочери. Все это напоминало ему аукцион, на котором с молотка продают его любимейшую вещь. Он возмущался при одной мысли, что какой-нибудь чужой человек уведет от него дочь, — но все же подчинялся закону природы. Так должно быть, ибо так было всегда. Однако склонить его, чтобы он сам содействовал этому естественному порядку, было невозможно — достаточно, если он не противится. Госпожа Кристина постоянно корила его:
— Ты совсем не заботишься о дочери, о ее будущем.
— Я для нее накопил достаточно. Пусть хоть по двадцать, по тридцать ростбифов в день ест, и то до конца жизни хватит.
— Ты, Михай, рассуждаешь как денежный мешок, а не как благородный человек и христианин. У людей не только живот, но и сердце есть. Ты не должен забывать, когда-нибудь мм умрем, смерти редко избежать можно, вообще даже нельзя. Ей замуж надо, а это направлять требуется.
— Материнское дело девиц с рук сбывать, — недовольно буркнул Михай Тоот. — Коли тебе так невтерпеж сплавить ее, бедняжку.
Упрек расстроил жену, из глаз ее полились слезы, в негодовании она выскочила из комнаты, гневно хлопнув дверью так, что от потолка даже кусок штукатурки отвалился.
Между тем она была не права, Тоот по-своему следил за происходящим, видел даже больше, чем его супруга. Так, он заметил, что комитатская администрация стала вдруг удивительно проворной. Оторвется на мосту какая-нибудь планка — на другой день исправник уже тут как тут, новую велит ставить; балясина опрокинется на обрыве — исправник появляется, словно вечно бодрствующее провидение, распоряжается, чтоб заменили новой; выбоина на дороге образуется — он мигом оказывается в Рекеттеше, засыпать ее приказывает; случится честная драка в корчме у Ицика (а они там всегда случаются), на следующий день следствие начинается, — словом, исправник отыскивает тысячи предлогов, не одно, так другое дело себе находит в Рекеттеше и останавливается всегда у Тоотов.
Все так, но это говорит пока лишь о том, что исправник интересуется Мари. Это еще ничего не значит. И другие кавалеры ради нее в Рекеттеш ездят. Но есть другой подозрительный симптом, замеченный Тоотом: до сих пор кавалеров всегда прибавлялось, а сейчас они постепенно начинают убывать. Ясно, они заметили нечто, подорвавшее их шансы, нечто, уже существующее, что устанавливается чутьем и наблюдательностью, ибо любовь глазастее и чувствительнее к тому, что должно произойти, чем даже биржа. Зачем же господину Михаю Тооту ломать голову в догадках, когда признаки и так говорят достаточно ясно?
То есть даже в признаках нет нужды. Об этом шушукается и сплетничает вся округа. Еще весной, когда губернатор пригласил господина Тоота на какое-то собрание, он услышал от знакомых не один добродушный намек. После собрания он удостоился чести быть званым к губернатору на обед.
— Самый узкий семейный круг. Никаких церемоний. Будет только суп да мясо.
Господин Тоот пытался отговориться, ему, мол, нужно побеседовать еще с директором ссудосберегательной кассы, который тем временем вышел из зала заседания и торопливо спускался по лестнице.
— Бегите за ним, Малинка, — быстро нашелся губернатор, — пригласите от моего имени и его. Не могу я подобную отговорку принять.
Господин Тоот теперь уж ничего не мог возразить и отдался на произвол судьбы, хотя с большей охотой поел бы луку в самой распоследней харчевне, чем в баронской семье манну небесную: его всегда в пот кидало, когда приходилось обеими руками ножом и вилкой орудовать, — так до смерти и не смог к этому привыкнуть.