История - нескончаемый спор

Если Э. Леруа Ладюри удалось благодаря сохранности детальных протоколов инквизиции всесторонне изучить жизнь населения пиренейской деревни Монтайю на рубеже XIII и XIV вв., ее «экологию» и «археологию»[152], то в результате этого сугубо локального исследования историк смог приблизиться к пониманию таких аспектов повседневного существования средневековых крестьян, которые обычно ускользают от взора ученых из-за молчания источников: семья, брак, секс, любовь, отношение к ребенку, понимание смерти и загробного мира, оценка труда. В лучшем случае известные применительно лишь к высшим слоям феодального общества, они раскрылись здесь в их «плебейском», простонародном ракурсе. Как свидетельствует собранный в книге материал, христианство было усвоено крестьянами поверхностно, главным образом с обрядовой стороны, и уживалось в народном сознании с дохристианским или внехристианским фольклором и «крестьянским натурализмом».

Историку удалось то, что до самых последних лет считалось практически недостижимым, — услышать живой голос крестьянина и крестьянки. Разумеется, нельзя забывать о том, что и этот голос звучит в источнике в переводе на латынь и слышим мы его из стен инквизиционного трибунала. Взгляды и настроения жителей Монтайю, деревни, «зараженной» ересью катаров, несомненно, отличались от ментальности крестьян, остававшихся в лоне католицизма. Тем не менее ученый смог внести ряд коррективов в принятую картину средневекового мировосприятия. В частности, Леруа Ладюри приводит высказывания жителей и жительниц Монтайю, не оставляющие сомнения в том, что отношение родителей к детям имело ярко выраженную эмоциональную окраску и что от их сознания не укрывались особенности детства как возрастной категории, вопреки суждениям Арьеса, который полагал, что родительская любовь в ту эпоху не была развита, а в ребенке видели «маленького взрослого».

Представления о смерти и участи душ умерших, доминировавшие в Средние века, рисовались историкам, знакомым с этими взглядами на основании сочинений теологов и клириков, как гомогенные для всего общества. Показания жителей Монтайю, полученные инквизиторами, напротив, свидетельствуют о гетерогенности этих воззрений, далеко отклонявшихся от официальной догмы. Короче говоря, в поле зрения медиевистики выдвинулся новый пласт культуры, религиозности, быта, социальной практики[153].

Итак, решение той или иной конкретной исследовательской задачи ведущими историками нового направления всякий раз проливает свет на более широкий круг проблем и тем самым представляет собой прорыв к глобальной тематике Школы «Анналов»: «Экономика. Общества. Цивилизации» (Économies. Sociétés. Civilisations).

ИСТОРИЯ И АНТРОПОЛОГИЯ

На протяжении полустолетия Школа «Анналов», разумеется, меняла свои научные ориентации. Это касается как междисциплинарного аспекта — тяготения историков к тем или иным научным дисциплинам, контакт с которыми открывал, с их точки зрения, новые перспективы для исторического исследования, так и установок последнего: что именно стояло в центре внимания историков на данном этапе развития школы? Обе стороны вопроса неразрывно между собой связаны. В самом деле, патриархи «Анналов» («Анналов экономической и социальной истории», как назывался журнал в 1929–1938 гг.) стремились рассматривать общественные коллективы и их экономическую деятельность, которой они придавали огромное, если не решающее, значение, в широком природном контексте (не забудем, что Блок явился основателем современной аграрной истории средневековой Европы в западной историографии) и поэтому находили особенно плодотворным обмен идеями между историей и географией. Вместе с тем выработка новой программы исторических исследований Февром и Блоком происходила под воздействием идей Анри Берра и Франсуа Симиана. Историческая наука, как ее мыслили создатели «новой историографии», черпала силы в сближении с социологией, экономикой, географией (что не мешало Блоку и в особенности Февру пристально следить за такими научными дисциплинами, как история искусства и литературы, психология, и находить в них стимулы для развития исторического исследования). Эти традиции были продолжены «Анналами» и в послевоенные годы. «Средиземноморье и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II» Броделя[154] — пример междисциплинарного и многоаспектного подхода в историческом исследовании, и проблемы природного и социального пространства занимают в нем не меньшее место, чем проблемы множественности временных ритмов.