В течение долгого времени наше общество, стиснутое обручем жесткой идеологии, и не подозревало о том, что помимо официальных идей и догм, государственных платов и законоположений существуют человеческие эмоций и настроения, что в глубинах сознания лежит картина мира, определяющая индивидуальное и коллективное поведение, короче, что под «уровнем выражения» скрывается «уровень содержания» и отношения между этими уровнями в высшей степени сложны и противоречивы. Ментальности, неофициальные системы ценностей, личные убеждения раньше игнорировались, самое их существование отрицалось и было наглухо скрыто за парадным фасадом. Так оформлялась не одна лишь показная жизнь народа и государства, — так мыслили исторический процесс идеологи, и в частности историки.
И вот теперь, когда вся эта таившаяся в глубинах неструктурированная текучая магма внезапно и взрывообразно вырвалась наружу, и политики, и теоретики, и исследователи оказались застигнутыми врасплох.
Одновременно оказалась дискредитированной марксистская историография, тотально подчинявшая себе мысль историков, и образовался философский вакуум, который ныне заполняют чем попало — от мистики и оккультизма до агрессивного национал-шовинизма. Злонамеренное манипулирование исторической памятью переплетается с ностальгией, вызванной развалом империи, и картина прошлого подвергается самым неожиданным и произвольным превращениям. Поверхностно и подчас превратно понятая свобода мысли оборачивается безответственным легкомыслием. Творятся новые и возрождаются старые мифы, в потаенной основе которых скрываются, с одной стороны, коллективный комплекс неполноценности, с другой — уязвленное великодержавие.
На повестке дня сегодня стоит вопрос о создании демократического общества, приобщающегося к мировой цивилизации. Но политики, как и историки, не должны были бы упускать из виду особенности предшествовавшего развития, тот социально-психологический фон (back-ground), который доминировал в истории России на протяжении последних столетий и который продолжает незримо, но весомо присутствовать в сознании ныне живущих поколений. Нельзя забывать о том, что всего лишь 136 лет назад Россия была страной деспотизма и рабского повиновения и что вследствие этого такие основополагающие ценности гражданского общества, как частная собственность, право, индивидуальные свободы и уважение к личности, либо отсутствовали вовсе, либо находились на далекой периферии общественного сознания. Нужно помнить, что вскоре после октябрьского переворота 1917 г. крепостничество возвратилось в виде коллективизации и системы ГУЛАГа. Что касается парламентской формы правления, то ее смысл и роль с трудом доступны пониманию даже самих членов парламента, которые нередко склонны воспринимать ее как древнерусское вече или как собрание членов КПСС, каковыми почти все они были еще несколько лет тому назад. «Ментальности, — отмечал Фернан Бродель, — суть темницы, в которые заключено время большой длительности» (la longue durée), они изменяются чрезвычайно медленно, и внедрить демократию и парламентаризм в стране, до того с ним незнакомой и неподготовленной к их восприятию, с сегодня на завтра — утопия. Все эти обстоятельства ставят перед властями и политическими деятелями новые проблемы, к решению которых они в свою очередь совершенно не готовы. Из всего этого вовсе не следует, что правы те, кто вообще отрицает возможность демократического пути развития России. Но нужно ясно осознавать неимоверные трудности, поджидающие нас на этом пути, и упорно стремиться к их преодолению.
Могут ли историки, работающие в нынешних условиях разрыва с советским прошлым, оставаться на прежних, привычных для них позициях, использовать научно и морально устаревший набор критериев и оценок, унаследованный от безвозвратно ушедшего коммунистического времени? Общество, стоящее на распутье, дезориентированное, с расшатанной системой ценностей, нуждается в новых мыслителях и историках. Готовы ли мы к тому, чтобы если уж не решать, то хотя бы в предварительном виде сформулировать новые проблемы? Здесь прежде всего нужно мысленно обратиться к сравнительно недавнему прошлому.