История - нескончаемый спор

Все зависит от того исторического контекста, в котором рассматривается изучаемое явление. Бахтин искусственно обособил стихию карнавального веселья из более обширного и противоречивого комплекса народной жизни Средневековья и Ренессанса и построил теорию, которая во многом не соответствует исторической действительности. Метафизический контраст официальной и народной культур едва ли совместим с тем, что ныне известно историкам. Более правильной представляется мысль о культуре как внутренне расчлененной и многоуровневой целостности. В сочинении Бахтина заложена мифологема, которая способна стимулировать мысль историков, но, несомненно, нуждается в самой серьезной критике.

Я допускало мысль о том, что указанный контраст двух культур, изображенный в книге Бахтина, представляет собой некую метафору, за которой скрывается опыт мыслителя, свидетеля вопиющей противоположности в идеологической жизни его собственного времени, — разрыва между официальным фасадом и повседневной неофициальной реальностью. Тем не менее, поскольку этот контраст между «планом выражения» и «планом содержания» эксплицирован Бахтиным на материале Средневековья, историк не может не задуматься над его научной убедительностью. Тем более что неумные адепты бахтинской концепции стали «открывать» карнавал и смеховую культуру всюду и везде. Мифологемы опасны для науки, чем бы они ни были мотивированы.

* * *

Выше были рассмотрены два примера из отечественной историографии, в которых выразились немаловажные тенденции, нашедшие многочисленных последователей и продолжающие оказывать влияние на нашу науку. Не скрою, что выбор в качестве объектов критики таких ученых, как А.И. Неусыхин и М.М. Бахтин, дался мне нелегко: первому из них я бесконечно обязан как своему университетскому профессору, второй оказал на меня не меньшее влияние своими трудами. Но именно калибр этих ученых, склонность которых к теории не вызывает сомнений, побуждает отнестись к их концепциям со всей серьезностью и, следовательно, критичностью. Разбор общих предпосылок их трудов интересен и полезен с теоретической точки зрения. Он мог бы способствовать пониманию исследовательской лаборатории историка.

Ныне, по прошествии десятилетий, односторонность их построений сделалась более очевидной. В одном случае историк всецело сосредоточился на социально-экономическом аспекте действительности раннего Средневековья, оставив вне поля своего анализа культуру и менталитет людей изучаемого периода. В результате интерпретация процесса перехода к раннему феодализму оказалась однобокой, а потому едва ли убедительной[459]. В человеке того периода (quis) невозможно видеть только лишь «носителя правовых норм», «традента», передающего свой земельный надел в распоряжение крупного собственника, или объект эксплуатации. При таком ограниченном подходе история человеческого общества превращается в прикладную политическую экономию. Вне поля зрения историка остаются картина мира людей той эпохи, их религиозные верования и магическая практика, их самооценка и система ценностей, которой они руководствовались в своем социальном поведении.

Во втором случае, наоборот, попытка воссоздания латентных культурных моделей отвлечена от конкретной социальной реальности, равно как и от других сторон культурной жизни эпохи, которые противоречили теории народной карнавальной стихии. Народная культура идентифицируется со смехом и празднеством, с безудержной тенденцией вывернуть мир наизнанку, с односторонним выпячиванием «телесного низа»; то, что описываемая таким образом народная культура была пронизана идеями христианства, посвоему, на простонародный лад понятого и переживаемого, игнорируется: если я не ошибаюсь, в книге Бахтина вообще нет упоминания Бога. Безмерная стилизация карнавала как бы выводит его за пределы реальной истории. В результате подобных подходов к предмету исследования не был охвачен более обширный и многообразный круг вопросов.

Социальная структура и культура (в вышеуказанном ее антропологическом понимании) все еще остаются разобщенными сюжетами исторического исследования. Между тем сближение и взаимодействие обеих отраслей исторической науки — настоятельная ее задача. Логикой исследования мы подведены к проблеме исторического синтеза. Но при этом не стоило бы забывать, что в реальной исторической жизни культура и социальность не разведены и не обособлены — они суть две стороны неразрывного единства. Ибо не существует таких проявлений экономической, политической, социально-правовой действительности, таких аспектов повседневности и быта, которые не были бы насыщены символическим содержанием и которые, следовательно, можно было бы верно и глубоко понять, отвлекаясь от этого содержания.