– Мы хотим, чтобы вы стали нашей, так сказать, «наживкой» для оперативной работы по сотрудникам ДЭБа. Мы со своей стороны, насколько можем, обеспечим вашу защиту. Но при этом вы ни при каких обстоятельствах не должны говорить о том, что вас прикрывают сотрудники нашего ведомства.
– Даже близким?
– Никому. Вообще. Если эта информация просочится куда-то, мы сразу сворачиваем работу, и вы остаетесь один. Это надо сразу проговорить и согласовать, чтобы потом не было недопонимания.
– Никакого реального компромата на вас у них нет, – вставил первый. – Только липовые и фиктивные документы и куча слива и показаний Полонского и коллег из «Миракса». Расчет больше на то, чтобы вас запугать, чтобы вы добровольно им все отдали.
– Но меня же могут по этим липовым доказательствам закрыть? – спросил я.
– Могут. И закроют. У них же там все согласовано, свои люди, никто не будет связываться с МВД. Но им хочется же побыстрей все получить, вот и давят, чтобы вы сами им все вернули и чтобы не устраивать канитель с прокуратурой и судами: делиться они явно не любят. Решайтесь. И с нами-то шансов немного, прямо скажем, но без нас их вообще нет.
С его словами было трудно поспорить. Юристы и друзья отступили, и я был один против Полонского и Темникова с их поддержкой в лице Школова, Хорева, Захарченко и других, менее известных, но достаточно влиятельных людей.
– Что ж, выбор у меня небогатый, – сказал я со вздохом. – Давайте работать. Любая поддержка лучше никакой. Только я тут неделю назад письмо написал…
– Какое письмо? – нахмурился Шрам, отчего его лицо сделалось невыносимо страшным.
– Медведеву.
– В смысле по поводу вашего дела? – дернув бровью, уточнил его дружелюбный напарник.
– Ну да. Описал ситуацию, перечислил все фамилии, попросил помощи.
– У Медведева попросили помощи? Чтобы он помог вам в деле против замминистра МВД?
– Ну… да, – неуверенно ответил я. – А что… не стоило?
Теперь я и сам уже засомневался – а не поспешил ли я что-то писать?
Оперативники переглянулись. Шрам хмыкнул, его напарник снова посмотрел на меня и сказал с мягкой улыбкой:
– Вы понимаете, оно, конечно, ничего страшного… но просто смысла в нем нет. Его, получается, перенаправят для проверки, по сути, тем же людям, которых вы обвиняете в превышении полномочий и прочих сомнительных делах. А Медведев…
Он запнулся и не стал продолжать свою мысль.
– Но вы не переживайте, – сказал Шрам. – Мы разузнаем, что там с вашим обращением.
– Что вообще от меня требуется теперь? – спросил я.
– Ничего, – пожал плечами дружелюбный. – Сидеть, ждать, как они себя поведут. Сообщать нам все, обсуждать вместе дальнейшие действия. Не пороть горячку.
– Мы от себя, если будут какие-то подвижки, тоже, разумеется, будем сообщать, – заверил Шрам. – Но и с контактами осторожней надо. Лучше встретиться лишний раз, если повод веский. Телефон ваш слушают, а на наружке сэкономили.
– И, главное, никому ничего про нас не говорите, – напомнил второй.
Я вернулся к тревожному ожиданию. Весь ноябрь – никаких вестей, томительное ожидание. Нет ничего хуже неопределенности. В такой ситуации мозг начинает бесконтрольно писать сценарий самого страшного фильма ужасов.
3 декабря Темников позвонил и предложил встретиться в «старбаксе» в Сити.
– Зачем? – резко спросил я. – Вы с Полонским решили, что мы можем договориться?
– Можно и так сказать.
Мы условились на два часа дня. Темников опоздал на 20 минут и, усевшись напротив, с ходу заявил:
– Смотри какая ситуация, Максим: теперь, чтобы заключить с нами мировую, помимо того, что за тобой Курский, ты должен будешь передать Сергею все свои активы.
– Что? – нахмурился я.
И прежнее-то условие Полонского напоминало бред жадного сумасшедшего, но новое било все рекорды по неадекватности. Сергей, зная, что должен мне больше 12 миллионов долларов, требовал отдать ему все, что я заработал, не платя при этом по счетам!
– Квартиру, в которой живешь, можешь оставить себе, – с мягкой фальшивой улыбкой сказал Темников, – не будем уж людоедствовать. Но расходы на твои дела должны быть компенсированы. Понимаю, что тебе уже плевать, что там с «Мираксом», но ты должен понимать, как недешевы услуги наших друзей. Ну, что скажешь? Подумаешь еще, или мозги уже включились?
Глядя на стакан с кофе, стоящий передо мной, я произнес:
– Скажу, что слово «на хуй» пишется раздельно и с восклицательным знаком.
– Тогда тебе пиздец, – пожав плечами, ответил Темников и, поднявшись, пошел к выходу.
Судя по новому предложению, Полонский окончательно уверовал в свой успех и решил форсировать события. Что тому виной – лишняя дорожка или гарантии сверху, что там все схвачено – было неясно, но такой рост аппетита недвусмысленно намекал, что самое интересное впереди.
13 декабря 2009 года около девяти утра Темников позвонил снова. Я снял трубку и поднес к уху:
– Я непонятно выразился?
– Не борзей. Сегодня к тебе подарок приедет, – едко сказал Темников. – С днем рождения и наступающим Новым годом. Можешь не благодарить.