Эта девушка, которую он случайно встретил в пути, спрашивала его, сможет ли он на обратном пути заехать к ней. Он уснул с промокшими от слёз ресницами.
Арестантская роба, серого цвета. Каждый заключённый получил кирку, молот и металлический лом. Шагали один за другим под вооружённым конвоем, пока впереди не возник гигантский каменный карьер, большая каменоломня. Оттуда доносился стук инструментов и треск раскалываемых камней, и так с утра до вечера. Завтрак и обед — на рабочем месте, и только ужин — на территории тюрьмы. Всходило солнце, и его лучи, отражаясь от гранита, ослепляли, отчего в глазах рябило и кружилась голова. Баоцэ работал в паре с мужчиной средних лет с покалеченной правой рукой: эта рука у него скукожилась, поэтому он мог работать только ломом, держа его в одной руке, но не мог работать молотом, к тому же, действуя изувеченной рукой, он боялся, что молот выскользнет и покалечит другую руку. Он рассказал Баоцэ, что руку ему сломал староста деревни.
— Как? — изумлённо спросил Баоцэ.
— Меня связали, зажали пальцы и потянули изо всех сил, так и сломали.
— Но за что?
— Мой отец был его врагом. Но я никогда не видел отца, он рано умер. Однажды я неосмотрительно надерзил старосте, тот меня связал и продержал три дня взаперти, переломал мне пальцы. Боль была такая, что я не выдержал, вскочил и пробил ему головой череп, вот за это и сижу теперь.
Баоцэ ничего не сказал.
Калеку звали Куриная Лапа — эту кличку ему дал надзиратель, и он с ней смирился. Баоцэ узнал, что мужчина сидит уже пять лет, но не знает, сколько ещё осталось. Он рассказал, что за эти пять лет его уже трижды перевозили с места на место, и везде он занимался тяжёлым физическим трудом: работал на рудниках, рыл тоннели в горах, а теперь трудится здесь.
— Мы, арестанты, в основном имеем дело с камнем, с самым твёрдым материалом сражаемся, — сказал он.
— Но когда-то же это должно закончиться! Когда мы сможем выйти? Я вообще никаких преступлений не совершал…
Куриная Лапа покачал головой:
— Даже не рассчитывай. Работай себе да не показывай характер. В графитовых рудниках был один парнишка, совсем молоденький, даже усы ещё не росли, он с утра до ночи только и думал о том, как бы выйти. Он глотал гвозди, но никто не верил. Он даже с окна задвижку снял и её проглотил! Люди в истерике чего только не творят! Отвезли его в больницу, разрезали живот, вынули инородные предметы, зашили и отправили обратно. Он совсем отчаялся и в конце концов со всего маху раскроил себе череп в карьере.
Баоцэ удержался, чтобы не вскрикнуть, но сердце бешено забилось. Переждав, когда паника уйдёт, он нарочито спокойно спросил:
— Прямо вот в этом карьере?
— Нет, в графитовых рудниках, в ста с лишним
Баоцэ верил каждому его слову: этот человек много повидал на своём веку, подумать только, уже пять лет в заключении. Юноше не хотелось даже думать о том, что он протомится в таком месте пять лет. Он поклялся себе: я не стану убивать себя, я буду жить, обязательно.
Однажды днём сразу после обеда, когда у них оставался ещё час отдыха, Баоцэ в порыве отчаяния подошёл к одному из охранников. Все взгляды устремились на него. Охранник резко схватился за оружие и навёл на него:
— А ну стоять! Ты что задумал?
Баоцэ испуганно поднял руки, а затем опустил:
— Я хотел… хотел подойти к начальнику, у меня есть для него кое-что срочное…
Охранник убрал оружие, смерил его взглядом и крикнул:
— Иди вперёд!
Баоцэ пошёл впереди, а охранник сзади говорил, куда идти. Попетляв, они добрались до небольшого домика в нескольких десятках метров от карьера. Это была будка, где надзиратели передавали смену и отдыхали; самым старшим чином здесь был бригадир. Баоцэ увидел сидящего за коричневым деревянным столом человека чуть старше двадцати лет, с красным носом. Баоцэ обратился к нему:
— Начальник!
Это обращение явно польстило человеку за столом; он прищурился и, растягивая слова, спросил:
— В чём дело?
Баоцэ едва сдерживался, лицо его побагровело, и наконец он решительно сказал:
— На меня возвели напраслину. Я не понимаю, за что меня сюда упекли, я ничего не сделал, я просто шёл…
Красноносый вылез из-за стола, протянул руку и схватил его за ухо, заложив мизинец за мочку уха. Он тянул изо всех сил, было ужасно больно. Баоцэ закричал, а человек стал тянуть ещё сильнее. Баоцэ закричал ещё громче. В сторожку вбежали два охранника, и Красносносый крикнул им:
— Чего стоите? Приведите этого негодника в чувство.
Двое схватили Баоцэ под руки и выволокли наружу. Баоцэ повернул голову назад и прокричал: «Начальник!», но никто не обратил на него внимания. Его вытащили наружу и притащили к вонючей уборной, яростно скрутили руки за спиной и припёрли к стене. В воздухе засвистела резиновая дубинка, и каждый удар пронизывал тело болью до самых костей.
— Совсем кретин! Будешь знать как хулиганить! Бездельник, с жиру бесишься!
Дубинка била по ягодицам, по ляжкам. Когда удары обрушились на лодыжки, Баоцэ рухнул на землю.