От этих слов Баоцэ прошиб холодный пот. Ничего не соображая, он уставился на свои ржавые оковы. Наконец до него дошло: если это и впрямь сделал он, то его ждёт смертная казнь! В этом нечего и сомневаться! Но проблема в том, что на него возвели напраслину! Он чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Он был настроен не признавать за собой этого тяжкого преступления даже под угрозой смерти, он должен жить, у него есть ещё незавершённые дела, а именно — последняя просьба Ли Иня.
Близилась ночь. Над головой висела до ужаса яркая лампа, перед ним стоял чёрный железный стол, за столом сидели двое, а он сам был привязан к железному стулу и скован многочисленными цепями.
— Рассказывай, откуда ты, каковы мотивы преступления, сколько раз это делал. Мы уже всё выяснили, нам надо только проверить и подтвердить, — хладнокровно сказал тот, что постарше, и зажёг сигарету.
Молодой человек, сидевший рядом с ним, что-то записывал, шурша по бумаге пером. Баоцэ отвечал в тон ему, так же невозмутимо: из Саньдаоган, бедный крестьянин, никаких преступлений не совершал.
— Чего ж ты тогда убегал?
— Испугался.
— Что тебя застрелят?
— Боялся я… — Позабыв, что он привязан, Баоцэ упёрся ногами в пол и попытался встать. Раздался треск.
Человек затушил сигарету:
— Привяжите-ка его покрепче!
В камеру немедленно вошли и обмотали его верёвкой ещё несколько раз, так что он больше не мог пошевелиться. Допрашивающий, заложив руки за спину, приблизился к нему, развернулся вокруг своей оси и, глядя с высоты своего роста, яростно ругнулся:
— Дрянь!
Баоцэ прикрыв глаза отвечал:
— Вы схватили невинного человека, я всего лишь проходил мимо!
— Вот как? А в городе ты что делал?
— Я… побираюсь, прошу милостыню и ищу заработок.
Мужчина усмехнулся:
— Тогда, считай, нашёл. Имей в виду, что мы меньше чем за три дня выясним о тебе всё.
На этом первый допрос был окончен. Когда конвой привёл его обратно в тёмную камеру, ему дали карандаш и бумагу, чтобы он на ней писал или рисовал. Он стал писать.
— Пиши-пиши, всё что душе угодно.
Через некоторое время тот же человек заставил Баоцэ рисовать. Баоцэ нарисовал дерево — ту дикую цедрелу, которую он помнил; затем нарисовал под деревом бабушку. Из глаз его полились слёзы; он смотрел на свою корявую картинку и на написанные вкривь и вкось иероглифы. Человек забрал бумагу и ушёл. Три дня спустя начался второй допрос. Человек за железным столом перебирал стопку бумаг, время от времени поглядывая на него, и взгляд этот становился всё суровее. Наконец он воскликнул:
— Ну что ж, ты из Саньдаоган. Но, скажи на милость, как ты умудрился пропасть на десять с лишним лет?
Баоцэ вздохнул с облегчением. Уперев ноги в землю и заикаясь, он ответил:
— Меня унёс коршун.
— Угу, здоровенный же был коршун. Как же ты тогда не разбился насмерть?
— Он бросил меня прямо на стог сена.
— Резонно. А как же ты потом жил? Куда ты пошёл? Где учился? Как вернулся обратно в деревню? Пока не расскажешь всё, даже не думай отсюда уйти.
Ход мысли у Баоцэ начался со стога сена, который был смутным воспоминанием. Затем было бегство, он с плачем звал маму, сердобольные люди забрали его к себе, так он и рос потихоньку… А что потом? А следуя зову, который услышал во сне, он отправился на юг и на запад. Он бежал, бежал, и так в скитаниях повзрослел и стал шестнадцатилетним юношей, крепко сколоченным, с густой, как пучки льна, шевелюрой. Так он и добрался до деревни, где родился, проник во двор материнского дома и уснул, зарывшись в стог.
Баоцэ рассказывал отрывочно, наполовину зажмурившись, словно с трудом извлекая со дна памяти воспоминания. Когда он остановился, допрашивавший, покусывая губы, посмотрел на того, кто записывал:
— Записывай подробно всё это враньё, чтобы потом рассчитаться с ним по всем правилам.
— Это не враньё! — вскричал Баоцэ.
— Да ну? Что ж, расскажи о школе, где ты учился, — как она называется? Нет на свете такого места, которое я не смогу отыскать!
Баоцэ оказался в тупике. Он подумал-подумал, вздохнул и сказал:
— Она мне попалась, когда я странствовал. Помню, там помещение было наполовину разрушенное, а вот название я забыл.
— Забыл?
— Забыл.
Допрашивавший приблизился к нему:
— Ну ладно, — и неожиданно дал ему затрещину. Удар был такой силы, что Баоцэ почувствовал, как из ушей и из носа пошла кровь.
Мужчина пускал в ход и руки и ноги, схватил его за шею и начал бить в нижнюю челюсть. Изо рта хлынула кровь, и на груди расплылось огромное пятно. Баоцэ не издавал ни звука. Он словно вновь услышал тот призыв на мельнице: «Бейте его! Бейте так, чтобы он застонал от боли!» «Нет! Ни за что я не буду стонать от боли!» — мысленно сказал он себе в тот момент.