Вернувшись в гостиницу, Чуньюй Баоцэ предупредил Старого Сома, что простыл на берегу и ему нужен хороший отдых, поэтому он не хочет, чтобы его кто-то беспокоил. После этого он заперся в своём номере на засов, подпёр дверь стулом, а затем лёг, укрывшись с головой. Его знобило и била лёгкая дрожь. Он помнил, как в детстве в такие моменты бабушка всегда накрывала его ещё одним одеялом и подтыкала углы, чтобы он как следует пропотел. Сейчас он попытался применить тот же способ, но выдержал в такой духоте всего несколько минут. Его окутала такая темень, что не видно было пальцев на вытянутой руке: в его жизни было слишком много затянувшихся ночей, и всюду — непроглядная тьма. Прошлое в Лаоюйгоу, прошлое в Саньдаоган, а между ними — бескрайняя пустошь, везде всё такая же чёрная ночь. Он пускался вдогонку за воспоминаниями, душу его наполнял страх, и наконец он видел впереди проблеск рассвета. Однако сегодня ноги его будто лишились опоры, и он вновь провалился во мрак. Ему нужно было забыться сном, пусть даже ему приснится кошмар. Но он никак не мог уснуть. Откинув одеяло, он обнаружил, что за окном темно; взглянул на часы — три часа утра. Он спустился с кана, выглянул за дверь, на звёзды. В окне Старого Сома было темно. Он посидел немного во дворе, затем поднялся и стал прохаживаться.
Старый Сом, разбуженный, высунулся в окошко и спросил:
— Кто там? А? A-а, это вы, начальник! — Он отошёл от окна и через мгновение оказался снаружи, с накинутой на плечи курткой: — Вы, значит, полуночник, начальник!
— Угу. Страсть как захотелось вашего рыбного холодца, вот решил вас позвать. Почему бы нам не опрокинуть по стаканчику как двум холостякам? Только не будите свою приятку!
При слове «приятка» Старый Сом оживился:
— И не говорите, соскучился я по ней. Ну что ж, давайте достанем холодца и выпьем…
Чуньюй Баоцэ и Старый Сом уселись друг напротив друга, поставив на кан столик из необработанной древесины, а на столик — блюдо с холодцом.
— В старом обществе вот так сидеть на кане и закусывать могли себе позволить только крупные помещики да владельцы рыбных промыслов. — Старый Сом, зажав в ладонях стопку, сделал глоток.
Холодец и впрямь был отменный и оставлял глубокое послевкусие. Чуньюй Баоцэ облизал губы и спросил, как его готовят. На обеденном столе в «Лицзинь» обязательно должна быть такая вещь. Они пили виски, Старый Сом сетовал, что это какая-то «травяная настойка» и запивать таким алкоголем рыбный холодец — всё равно что выбросить этот холодец на помойку, поэтому он поднялся и принёс гаоляновой водки. Этой ночью столь обжигающий напиток особенно пришёлся председателю по вкусу, и он выпил несколько стопок подряд. Должно быть, из-за того, что они смешали два разных вида алкоголя, оба очень быстро опьянели. Старый Сом, скосив глаза, уставился на собеседника:
— В прошлый раз ты привозил подарок для приятки, то есть для фольклористки, а ты знаешь, чья она приятка? У Шаюаня!
— Вот незадача, разозлил я деревенского главу.
— Ещё как! Если бы кто другой владел постоялым двором, тебе уже давно снотворный порошок подсыпали бы.
Чуньюй Баоцэ схватил его за нос:
— Все настолько ему преданы? Что даже готовы поднять руку на постояльца?
— А то! Его первую женщину похитил тот парень с острова, а вторую увёл бы постоялец гостиницы. Станет он считаться со мной, владельцем гостиницы!
Старый Сом скорчил свирепую физиономию, но тут же опустил голову и заговорил сам с собой:
— Когда тигр не ест людей, с ним можно поиграть, но нельзя забывать, что это прежде всего тигр…
— А кто здесь тигр?
Старый Сом опустил веки:
— Так вы и есть.
— Неужто я такой жестокий?
— Сейчас нет. — Старый Сом выглянул в окно, за которым стало светать: — Забыл вам сказать: вечером приходил У Шаюань, вы в это время спали.
Чуньюй Баоцэ угукнул и спросил:
— Ты всегда ему докладываешь, когда я приезжаю?
— Обязательно.
Рассвело. У председателя голова раскалывалась от боли. Вскоре после того, как Старый Сом от него ушёл, едва волоча ноги, в дверь постучал У Шаюань.
— Я так и думал, что весной вы точно приедете, и наконец дождался, — сказал У Шаюань и, потянув носом воздух, учуял запах алкоголя.
Чуньюй Баоцэ убрал в сторонку остатки холодца и стаканы и выставил на столик чайник с чаем, а затем пригласил У Шаюаня сесть напротив, и тот уселся, скрестив ноги по-турецки.
— У нас здесь только так и сидят — вы привыкли, господин Чуньюй?
— Привык, это очень удобно.