Она решила, что, прежде чем пойти домой, непременно должна пробежать вдоль изгороди пастбища, чтобы обследовать заманчивую тропинку, которая вела прямо в рощу елей и кленов. И она отправилась туда… и обнаружила, что тропинка вьется вдоль берега прелестного широкого ручья и ведет прямо в сказочную страну… такая восхитительная, уединенная, узенькая тропинка с папоротничками, кивающими и качающимися по обе стороны от нее, с чудесными, робкими и нежными, голубенькими колокольчиками под елями, с чарующими маленькими неожиданностями на каждом повороте. Эмили с наслаждением вдыхала пряный запах бальзамических пихт, наблюдала за мерцающими высоко в ветвях легкими паутинками и за шаловливой игрой волшебного света и теней. Тут и там ветви молодых кленов сплетались, словно чтобы создать ширму, за которой могли бы прятаться дриады — благодаря папе Эмили знала о дриадах почти все, — а огромные пласты мха под деревьями очень подошли бы для кушетки Титании[7].
— Это одно из тех мест, где вырастают сны, — удовлетворенно пробормотала Эмили.
Ей хотелось, чтобы тропинка не кончалась, но та вскоре круто повернула в сторону от ручья, и, взобравшись на обомшелый дощатый забор, Эмили оказалась в палисаднике Молодого Месяца, где кузен Джимми подстригал кусты спиреи.
— Ах, кузен Джимми, я нашла прелестнейшую дорожку, — сказала запыхавшаяся Эмили.
— Прошлась через рощу Надменного Джона?
— Разве это не наша роща? — спросила Эмили довольно разочарованно.
— Нет, хотя должна бы быть нашей. Пятьдесят лет назад дядя Арчибальд продал эту полоску земли старому Майку Салливану, отцу Надменного Джона. Тот построил возле озера маленький домик и жил там, пока не поссорился с дядей Арчибальдом — ждать этого, разумеется, пришлось недолго. Тогда он переехал за дорогу… и там живет теперь Надменный Джон. Элизабет пыталась снова выкупить у него эту землю — предлагала ему гораздо больше, чем стоит участок, — но Надменный Джон не продал… просто из вредности, учитывая, что у него и так отличная ферма, а от этого участка ему почти никакого проку. Он только выпасает там иногда летом молодой скот, а все, что было расчищено прежде, теперь заросло молодыми кленами. Этот участок для Элизабет как бельмо на глазу, и вероятно так будет и впредь, пока Надменный Джон лелеет свою злобу.
— Почему его зовут Надменным Джоном?
— Потому что он высокомерный и надменный тип. Но забудь о нем. Я хочу показать тебе, Эмили, мой сад. Он мой. Элизабет распоряжается всем на ферме, но в саду позволяет мне делать, что я хочу… чтобы возместить мне то, что столкнула меня в колодец.
— Она… столкнула вас в колодец?
— Да. Ненарочно, разумеется. Мы были еще детьми… я гостил здесь… а мужчины в то время чистили колодец и ставили новый сруб для него. Он был открыт… а мы играли поблизости в пятнашки. Я чем-то разозлил Элизабет… не помню, что я ей сказал… ее нетрудно было разозлить… и она бросилась ко мне, чтобы стукнуть меня по голове. Я увидел, что мне грозит… отскочил назад, чтобы увернуться, и полетел вниз головой в колодец. Больше ничего не помню.
Воды в колодце не было… одна лишь грязь на дне… но я ударился головой о его каменную стенку. Вытащили меня полумертвого… голова оказалась вся разбита. Бедная Элизабет была… — Кузен Джимми покачал головой, словно подразумевая, что невозможно описать, в каком состоянии была бедная Элизабет. — Через некоторое время я все же оправился… считай, заново родился. Люди говорят, что у меня с тех пор «не все дома»… но они так говорят только потому, что я поэт, и потому, что меня ничто никогда не тревожит. Поэты настолько редки в Блэр-Уотер, что их не понимают; к тому же большинство людей всегда так озабочены, что если вы не озабочены, то они думают, будто у вас «не все дома».
— Вы не могли бы почитать мне свои стихи, кузен Джимми? — с жаром попросила Эмили.
— Когда будет вдохновение, почитаю. Бесполезно просить меня об этом, пока на меня не сойдет вдохновение.
— Но как я узнаю, когда оно сойдет на вас, кузен Джимми?
— Тогда я начну декламировать свои сочинения по собственному почину. Но вот что я тебе скажу: обычно оно сходит на меня, когда я осенью варю картошку для свиней. Помни это и будь поблизости.
— Почему вы не записываете свои стихи?
— В Молодом Месяце туго с писчей бумагой. У Элизабет есть излюбленные статьи экономии, и писчая бумага любого вида — одна из них.
— Но разве у вас нет своих денег, кузен Джимми?