Элизабет Марри невольно припомнила смешанное со стыдом и старательно подавляемое чувство облегчения, которое испытала, когда умер старый Арчибальд Марри — величественный, нетерпимый, властный старик, который всегда правил в Молодом Месяце железной рукой, а в последние пять лет, тяжело больной, отравил существование всем членам семьи своей мелочной тиранией. Разумеется, все пережившие его Марри вели себя безупречно, и вполне прилично проливали слезы, и опубликовали в газете длинный некролог, преувеличенно восхвалявший достоинства покойного. Но испытывал ли кто-нибудь искреннее сожаление, провожая Арчибальда Марри в могилу? Элизабет не понравилось это воспоминание, и она рассердилась на вызвавшую его Эмили.
— Я покорилась воле Провидения, — сказала она холодно. — Эмили, ты должна раз и навсегда понять одно: тебе следует проявлять благодарность, быть послушной и доказать, что ты ценишь все, сделанное для тебя. Я не желаю слез и жалоб. Что ты стала бы делать, если бы у тебя не было друзей, которые взяли бы тебя к себе? Ответь мне на этот вопрос.
— Наверное, умерла бы от голода, — признала Эмили, и в тот же миг перед ней возникло пугающее видение: она лежит мертвая и выглядит совсем как на картинках, которые однажды видела у Эллен Грин в одном из миссионерских журналов, где были изображены жертвы голода в Индии.
— Не совсем так… но тебя отправили бы в какой-нибудь сиротский приют, где, вероятно, держали бы впроголодь. Ты не представляешь, чего ты избежала. Тебя взяли сюда, в хороший дом, где о тебе будут заботиться и должным образом воспитывать.
Эмили не совсем понравилось, как звучит «должным образом воспитывать». Но она смиренно ответила:
— Я знаю, что это было очень благородно с вашей стороны, тетя Элизабет, привезти меня в Молодой Месяц. Но я недолго буду вам обузой. Я скоро стану взрослой и смогу сама зарабатывать себе на жизнь. Как вам кажется, тетя Элизабет, с какого возраста человек может считаться взрослым?
— Тебе нет необходимости думать об этом, — резко отозвалась тетя Элизабет. — У женщин в семье Марри никогда не было необходимости самим зарабатывать себе на жизнь. Все, чего мы требуем от тебя, это быть послушным и довольным жизнью ребенком и вести себя с подобающим благоразумием и скромностью.
Эмили показалось, что выполнить это требование будет ужасно трудно.
— Я
Бедная тетя Элизабет! Слышать во мраке ночи такие речи от маленького нежеланного гостя, вторгшегося в ее упорядоченную жизнь и мирную постель! На какое-то мгновение она буквально онемела, а затем, с ужасом в голосе, воскликнула:
— Эмили,
— Хорошо, — согласилась Эмили кротко. — Но, — с вызовом добавила она, —
— А теперь, — сказала тетя Элизабет, — я хочу сказать, что если ты привыкла беседовать ночи напролет, то я — нет. Я велела тебе засыпать и
Тон, которым тетя Элизабет произнесла «доброй ночи», мог испортить лучшую на свете ночь. Но Эмили больше не двигалась и не всхлипывала, хотя еще какое-то время беззвучные слезы продолжали ручейками бежать по ее щекам в темноте. Она лежала очень тихо, и тетя Элизабет, решив, что ребенок спит, вскоре уснула сама.
«Интересно, есть ли еще кто-нибудь на свете, кроме меня, кто сейчас не спит? — думала Эмили, испытывая мучительное чувство одиночества. — Если бы только со мной здесь была Задира Сэл! Ее не так приятно обнимать, как Майка, но все же это было бы лучше, чем никого. Где она? Покормили ее на ночь или нет?»
Тетя Элизабет вручила корзинку с Задирой Сэл кузену Джимми, раздраженно проронив: «Вот… позаботься об этой кошке», — и Джимми унес ее. Куда он ее дел? А вдруг Задира Сэл выберется на волю и убежит домой? Эмили слышала, что кошки всегда возвращаются домой. Как ей хотелось, чтобы она сама могла выбраться из этой постели и убежать домой! Мысленно она представила, как стремительно бежит вместе со своей кошкой по темным дорогам, освещенным лишь светом звезд, к маленькому домику в низине… назад, к леди-березкам, к Адаму и Еве, к Майку, к старому креслу с подголовником, к ее милой маленькой кроватке, к открытому окну, у которого пела ей Женщина-ветер и из которого на рассвете можно было видеть дымку, голубеющую на знакомых холмах.
«Наступит ли когда-нибудь утро? — думала Эмили. — Может быть, утром будет не так плохо».
И в эту минуту… она услышала за окном Женщину-ветер… услышала негромкий шепот июньского ночного бриза — нежный, дружеский, полный любви.