Истории неоднозначных преступлений

Ничто не уродует человека так страшно, как уродует его терпение, покорность силе внешних условий. (М. Горький «В людях»)

И он выступает, и выступает все критичнее, и выступает не только дома, — с открытой критикой вождя, пока 6 марта 1936 года за ним не приедет «черный воронок».

2. Вступить в партию сразу после революции и выйти замуж за революционера

… Когда мужа забрали, Евгении было тридцать восемь лет. Ему, правда, уже пятьдесят. Уходил растерянный, ибо и он, и жена прекрасно знали, что это ошибка. День, ночь, — снова день и ночь. Никаких вестей. Она не могла прийти в себя: не верится, что такое случилось в ее семье, когда муж с 1913 года — член РСДРП, и она в партии была с первых дней революции!

Как соседям смотреть в глаза?

Пройдя революцию в жизни страны коммунист Евгения Гольцман проходила эволюцию внутри себя.

Первый этап. «Преданность»

Она беззаветно верила в идеалы революции и… «…только два человека на свете для нее были дороже жизни: муж, который ввел ее в революцию и которого она считала честнейшим коммунистом и талантливым писателем, и Сталин, перед кем она преклонялась».

И в этом ни у кого не должно быть сомнений.

Второй этап. «Энтузиазм»

Вскоре после ареста мужа, вместе с газетами о веселых тружениках заводов и колхозов на первых полосах газет, она достала из почтового ящика повестку о вызове на допрос.

Сделала глубокий вдох и выдох. Теперь она примет участие в делах следствия, расскажет о яростных, искренних партийных спорах с мужем на тему политики Сталина ведь оба болеют за дело, — мужа отпустят, а настоящих врагов, которые мешают строительству социалистического строя, найдут.

Следователь был чересчур любезен и уважителен, взывал к ее партийной совести, особенно внимательно отнесся к информации о разговорах в ленинских Горках, где Филипченко часто бывал. Следователь со всем соглашался, что говорила она, и она возвращалась домой, удовлетворенная полностью состоявшимся, нет не допросом, а разговором двух преданных делу партийцев. Потом допрос повторился, — она внесла еще больше конкретики. Уже было ясно, Иван Гурьевич скоро выйдет на свободу.

Третий этап. «Шок»

…Но ночью пришли за ней. Она, как в ступоре, собралась и спускалась, не чувствуя ног, между энкэвэдэшниками. И почему-то не удивилась. оказалось, в подсознании это уже было…

В камере на Лубянке шесть коек, женщины спят отвернувшись к стенам. Днем она увидит, что они совсем не похожи на врагов (за исключением одной в импортном черном платье), что чем-то запуганы, что не знают статей, за которые их арестовали, что оглядываются на двери камеры и шепчутся-шепчутся. Заключенные говорили о тактике молчания и отрицания любых обвинений. Странно!

Четвертый этап. «Огорчение»

Со слов сокамерницы и ровесницы Ольги Слиозберг, Евгения считала, что женщины сидят лишь для того, чтобы помочь следствию и потому говорила всем:

«Помните, что, если вы советский человек, вы должны помочь следствию раскрыть ужасный заговор. Часто то, что кажется незначительным, дает в руки следствия нить. Вы должны говорить всю правду и верить, что невинных не осуждают».

И помогала следствию, пока вдруг ясно не поняла, что много сболтнула лишнего, а все слова мужа на кухне о Сталине с ее слов записаны в протоколах, даже высказывание «чтоб ему сгинуть», сказанное явно сгоряча. Пятый этап. «Горесть»

Я обещал терпеть. Это очень трудно. Меня давит эта жизнь, нищая, скучная, вся в суете ради еды, и я живу как во сне. Иногда мне думается: надо убежать! Но стоит окаянная зима, по ночам воют вьюги, на чердаке возится ветер, трещат стропила, сжатые морозом, — куда убежишь? (М. Горький «В людях»)

Когда стало ясно и ей, и следователю, что она слишком преуспела в помощи следствию, — она вдруг в свой адрес услышала крики и оскорбления; как-то сами собой начались тычки в голову и плечи, как-то ее просто ударили (не сильно, скорее для острастки).

Пятый этап. «Осознание греха»

Она подписала все протоколы, и вот перед ней последний, из которого следует, что ее муж — Иван Филипченко, коммунист, воспитанник Марии Ильиничны Ульяновой, автор пролетарской поэзии и книг с предисловием В. Брюсова, — собирался убить самого товарища Сталина (хотя к военной теме никогда не имел отношения). Это как издевательство надо всем, что она сказала до этого. Сталин этого не допустит.

«Женя была возмущена и целыми днями писала письма Сталину об извращениях на следствии». (Ольга Адамова-Слиозберг «Путь»).

Евгения Гольцман совершит свой маленький подвиг — несмотря на все унижения, под угрозой расстрела, она не подпишет последний протокол на мужа. Она раз и навсегда прекратит свою наивную болтовню.

Но как поздно! Наверное она тоже, вслед за мужем вспомнит строки из повести пролетарского писателя Горького: «Грех — что болото: чем дале, тем вязче!»

Но как поздно!