Истории неоднозначных преступлений

Многие свидетели написали о резиновых палках, применяемых на допросах. Во-первых, не его нововведение. Во-вторых, допрашиваемые наговаривают на себя все подписывают и без резиновых дубинок. Вон английский шпион Бабель…, допрос еще не начался, а тот уже признался во всем.

1956 год. Разжалованный полковник, кляузу на которого написали его подчиненные, пишет прошение о помиловании.

Помощник Родоса Иванов дал против него показания по допросу бывшего командующего войсками Прибалтийского Особого военного округа, генерал-полковника А. Д. Локтионова, который в начале войны, по приказу Берии будет расстрелян, а мог бы сражаться на фронте. «Избиение продолжалось длительное время с небольшими перерывами,» — написал Иванов, добавляя в ярких красках всякие подробности.

1956 год. Преданный чекист, как он считает, несправедливо уволенный из органов, пишет прошение о помиловании.

В 46 — м — отстранение от работы, перевод в Крым, — это месть бывшего министра госбезопасности Абакумова.

Новоиспеченный руководитель самоутверждается за счет травли испытанных бойцов. Не зря в 51-м его арестовали. 52-й год — скромная должность на симферопольском телеграфе. Но горячее сердце билось в груди чекиста — он направил горячее письмо в ЦК КПСС. Восстановите меня в органах. Я принесу пользу.

Он рвется на работу. Любит свою работу. И он докажет свою преданность. Но, как напишет Бродский: «Я всегда твердил, что судьба — игра…».

Вместо ответа — арест и обвинение в измене родине, фальсификации уголовных дел, применении пыток. Вместо лагерей — высшая мера наказания.

Когда в Древнем Риме был заговор Катилины — Сенат приговорил заговорщиков на смертную казнь. Цезарь, будучи Претором, добился ее отмены.

То были заговорщики, а он, Родос — верный слуга своего Отечества. Но Советской власти не хватает великодушия. Генпрокурор СССР Р. Руденко в заключении по делу Родоса Бориса Вениаминовича напишет:

«Считая виновность Родоса в тяжких государственных преступлениях полностью установленной и не находя обстоятельств, смягчающих его вину, полагал бы необходимым ходатайство Родоса о помиловании отклонить».

Сын Родоса будет так вспоминать отца:

«Я просыпался — его нет, на работе, ложился спать — он все еще на работе». Не знал сын, что папа и после исполнения смертного приговора 20 апреля 1956 года — остался на работе. Ведь там, в Аду выходных нет.

А все-таки зачем ему нужна была жизнь, о которой он просил?

Скорее всего полковник Родос хотел отправиться на остров Родос, где когда-то Гай Юлий Цезарь скрывался от своих врагов. Цветущий остров, — весь в зелени, в чистейшем Эгейском море, но знал ли он, что название острова — Родос, не имеет никакого отношения к злу человеческому.

Кто предал революционера и поэта Ивана Филипченко?

1. Родиться в деревне, участвовать в революции, писать пролетарские стихи и жениться на революционерке

Иван родился в конце позапрошлого века. Его деревня стояла и стоит до сей поры на берегу реки Старый Хопер тогда Самарской губернии, теперь области.

Конечно, деревенскому парню тогда еще не приходило в голову, да что там — не мог и мечтать, что станет революционером и поэтом.

Его семья голодала, и чтобы спасти родителей, младших братьев и сестер уже в отрочестве он ушел «в люди» — батраком, — пока не поскандалил с хозяином и весь в обидах не подался в скитания.

Утро такое милое, ясное, но мне немножечко грустно, хочется уйти в поле, где никого нет, — я уж знаю, что люди, как всегда, запачкают светлый день. (М. Горький «В людях»)

План по спасению семьи не состоялся. Но скитания привели юношу в РСДРП, уже в 25 лет, и появился план участия в революции.

Революционные газеты печатали стихи Ивана, а революционно настроенные товарищи хлопали мозолистыми ладонями по плечу Ивана — мол, давай, дерзай! Это его вдохновляло не меньше, чем революционные преобразования в стране. Его стихи и поэмы — это гимны труду и миссии пролетариата. Его образы неистовы. Его стихи экспрессивны. Но главное, в нем признают талант, и он готов положить его на плаху пролетарского дела. Вот его план на эту жизнь!

«И вижу я:
На синеву зенита
Властительно врывается орёл
В размахе крыл, разгневанно, открыто.
Круги чертя, разрезал, распорол
Средину туч…»

(Иван Филипченко)

Шли двадцатые годы, потом тридцатые. И бороться стало не с кем — вокруг твои товарищи (хотя уже нет Есенина и Маяковского), и ты понимаешь, что враг теперь скрытный, теперь ты должен больше молчать и меньше говорить…, меньше думать и больше подозревать — парадокс, и Иван теряет простор, теряет арену своих действий, — он видит, что вокруг все не так, как он себе представлял. И тогда ему на помощь из той повести пролетарского писателя, (где описано в том числе и его отрочество) пришла еще одна фраза.