Испытание весной

Проплыл в вышине птичий клин, и вспомнилось, как такой же видели на пикнике; граф сказал — утки, к северному морю летят. Еще пошутил: «Не романтично, барышни друг дружке хвастают, когда лебедей заметят», — а Женя пожала плечами, мол, было бы, чем хвастать. А славно они все же отдохнули. Костер, шашлык, игра в мяч и воланы… Граф, кстати, оказался умелым и азартным игроком, так что к концу пикника Женя ног под собой не чуяла, но это было куда веселее балов или театра!

Пожалуй, это был действительно счастливый день. И платье, в котором она тогда была, ей нравится. И граф так на нее глядел…

— Ног под собой не чую! — Джегейль рассмеялась, тряхнула головой. В ее глазах, на разрумянившемся лице, на заплетенных по традиции в простую косу волосах плясали огненные блики. — Ох и весело же, даже не думала, что здесь такое бывает!

— Разве Гелли тебе не рассказывала?

— По ее рассказам я почему-то совсем не такое представляла!

«Она кажется сейчас почти незнакомкой, и в то же время…» — додумать не получилось: девушка схватила графа за руку и вновь увлекла в круг холо. По другую сторону от нее кружилась Гелли, запрокинув лицо к звездному небу, рядом мелькнул и пропал королевский гвардеец в обнимку с обворожительной Мирабель ди Тонншэре, кто-то из дам постарше с интендантом порта, еще гвардейцы с барышнями — граф не разглядел лиц в полутьме, да он и не приглядывался. Предпочитал смотреть на Джегейль.

Вилось вокруг костров холо, почти как в старые времена, стирая различия и соединяя души: сегодня все, кто мог стоять на ногах, проводили ночь за городом, не отгораживаясь каменными стенами. Проворачивалось звездное колесо в небе над священными дубами, определяя судьбы. Шумел ветер в ветвях, плескала река, в самый большой костер на вершине холма подкидывали и подкидывали сухих веток, и столб огня отражался в темной воде. И людская круговерть казалась принадлежащей этой ночи, растворенной в ней — так же, как темная река и звезды в бархатно-черном небе, и отражения этих звезд в воде, в зажженных людьми кострах и в глазах девушки, с которой он хотел танцевать в эту ночь.

Никогда прежде Весенний перелом не действовал на Варрена фор Циррента настолько глубоко и полно, не порождал подобных мыслей. Но, стоило ему удивиться собственному излишне романтическому настроению, как тут же, словно нашептанное кем, на ум пришло объяснение: «Время не приходило, а теперь пришло». Что ж, он знал достаточно, чтобы понять: раз так, нужно попросту отпустить себя и принять то, что принесет эта ночь.

Джегейль вцепилась ему в плечи, повисла, руки сами обняли ее за талию, и Варрен испугался, что сейчас девушка вывернется и уйдет, но та лишь рассмеялась:

— Простите, граф, голова закружилась. Что со мной вообще, не пила ведь, а как пьяная? Словно воздух пьянит.

— Такая ночь, — коротко объяснил он.

— И правда. Вот как раз думала: когда я сюда попала, вроде ж тоже праздник был? А разница — небо и земля!

— Нравится?

— Да, очень!

От дальнего костра потянуло ароматом жареного мяса, откупорили бочонки с сидром. Кто-то запел, кто-то засмеялся, и Джегейль вдруг подхватила мотив, вот только слова у нее были свои, непонятные, и граф вдруг остро пожалел, что не закрепил тогда, в самом начале, знание ее языка. Вроде бы незачем было, но…

— Пойдем, угостимся.

Джегейль кивнула, не прекращая петь, и развернулась, исхитрившись остаться в объятиях графа. Ее рука оказалась закинутой на его шею, его ладонь лежала на ее талии — в любую другую ночь совершенно непозволительная вольность как с ее, как и с его стороны, но сейчас казалось, что невозможно никак иначе. «Ох и балбес ты, братец», — прозвучал, словно наяву, голос Гелли, хотя сама Гелли, он видел, все еще оставалась в холо. «Ну балбес и балбес, что ж поделать», — мысленно согласился Варрен.

— О чем вы думаете? — спросила Джегейль. — Вы вдруг так нахмурились.

— Да ни о чем, ерунда.

— Надеюсь, не о делах!

Он рассмеялся:

— Клянусь, нет! Не в эту ночь.

— Вот и хорошо, а то и правда, вы совсем уж… женаты на своей работе. Нужно и просто жить иногда, знаете ли.

— Это уж как получается, сама понимаешь.

— Понимаю…

Отчего-то получилось, что они снова стояли лицом к лицу, очень близко друг к другу, почти обнявшись, а вокруг не было ни души. От танцующих холо они ушли, до костра, где ели мясо, запивая его сидром, так и не дошли. Голоса, песни и смех отдалились, и Джегейль вдруг сказала:

— Вы так смотрите, мне не по себе становится. Со мной что-то не так?

«Это со мной что-то не так», — признался себе Варрен и как будто в пропасть шагнул, запретив себе взвешивать «за» и «против», думать о последствиях, даже вообще думать:

— Ты станешь моей женой?

Отчего-то ждал, что девушка или отшатнется, или откажет тем безлично-вежливым тоном, каким говорила на эту тему с Ларком. Но она округлила глаза, так что брови вздернулись вверх, и спросила чуть слышно:

— Вы ведь не шутите? А как же… ну, мы вроде как близкими родственниками считаемся?

— Не настолько близкими, — шепотом ответил он, — вполне допустимо. Дочь двоюродного брата, да еще от чужестранки.