– Нет, не знаю, – честно призналась я. – Я не понимаю, у тебя нет имени, но если ты соберешь для «нее» этот «сеад», оно у тебя опять появится? Значит, когда-то у тебя было имя?
– Может быть, – ответил хильгала. – Я не знаю. Если нет имени, то нет памяти, нет личности. У меня бывают обрывки каких-то воспоминаний – они давно не приходили, но недавно я вспомнил место, где был когда-то, место, заселенное ессеадами, похожими на тебя и других, но лишенными еесвета, – их сеад являлся нашей добычей. Но уже сейчас все это едва ощутимо, я вижу словно в тумане или темноте вершины гор и воду, разлитую на огромном пространстве, и живых существ, вцепившихся в почву и высасывающих из нее воду, как мы высасываем сеад. Через несколько часов я не буду это помнить, потому, что я – хильгала, ждущий рождения, ничей.
– Мне тебя жаль, – сказала я.
– Что есть жалость? – спросил он. – Я воспринимаю твои мысли, но не всегда их понимаю. Что это – жалость?
Я не знала, как ответить:
– Сострадание… мне плохо, потому, что тебе плохо.
– Так не может быть, – возразил он. – Никому не может быть плохо оттого, что плохо мне. Я всего лишь хильгала, ничей, я не могу испытывать боль оттого, что кому-то больно, и никто никогда не испытает боль оттого, что больно мне.
– Но это не так! – крикнула я, чувствуя горечь обиды. Он упрекнул меня в том, что мое чувство неискренне, хотя мне действительно было жаль это чужое, одинокое существо. – Не говори мне, что то, что я чувствую, невозможно. Поскольку мне действительно тебя жаль.
– Не знаю, почему ты это говоришь, – ответил он. – Ты не хочешь меня обмануть, не хочешь что-то выиграть (да и что у меня взять? я ведь хильгала, ничей, а значит, у меня нет ничего), но ты говоришь то, что невозможно. Мне бы хотелось, чтобы твои слова оказались правдой; чувствовать боль другого могут только Старшие. Наверно, поэтому в тебе ее свет, раз ты можешь чувствовать чужую боль.
Он как-то съежился, и я поняла, что он просто повернулся в другую сторону. Я видела тусклое красноватое сияние, исходившее изнутри этого существа, но я так и не смогла понять, как оно выглядит.
– Я устал, – сказал он. – Я смотрел в твои мысли; многое не понял, кое-что, кажется, просто невозможно понять. У тебя много мыслей, как у ессеадов… я знаю, чего ты хочешь. Ты и твои друзья могут чувствовать себя в безопасности – я никому из вас не причиню вреда и не желаю этого. А теперь иди.
От последних его слов мне стало не по себе – он словно приказал мне так, что я физически не могла ослушаться. Но я все-таки не пошла, хотя все мое естество стремилось к тому, чтобы уйти.
– Я хочу помочь тебе, – проговорила я. Слова текли медленно, как патока, как засахаренный мед. – Хочу, чтобы ты вернул себе имя. Чтобы нашел смысл жизни…
– …и выпивал тебе подобных? – спросил он. – Не во всех ее свет, на борту есть и другие, которых можно выпить. Считайте, что вам повезло, особенно одной из вас, той, что прошлый раз не было с вами. Ее свет ярче и сильнее, но не такой, как у Белет. Ты не знаешь, что говоришь, но мне приятно это слышать, словно я вновь стал инсеадом, словно уже обрел имя и набрал достаточно сеада для того, чтобы отдать своему Белу. Из твоих мыслей я прочитал нечто непонятное мне – возможно, это какой-то ритуал, но я исполню его для тебя. Хочу тебя по-благо-да-рить, за это твое желание. А теперь иди. Хотя нет, стой!
Я остановилась.
– Суть вашего ритуала, как я понимаю, состоит в том, чтобы вознаградить кого-то за его поступок, за его дар. Я ничего не могу тебе дать. Я – хильгала, ничей, у меня нет даже сеада, да ты бы и не смогла взять его у меня. Я дам тебе знание. Мы идем туда, откуда меня взяли. Там много подобных мне хильгала, но они не видели света Белет уже многие годы, и они станут нападать на вас, чтобы взять ваш сеад. Я не знаю, как защитить вас от этого, но знаю, что давно, многие десятилетия тому назад, были ессеады, которые это знали. Они записали это знание, запись существует и поныне. Только до нее еще нужно добраться. Ищи ее у Великой Мертвой Госпожи. Под ее мантией, подобной нашей, но мертвой, каменной, в одном из залов написано, как удержать сеад и не дать пагрэ насытиться. А теперь иди.
– Далеко собрался?
Я оглянулся. Что за чертовщина? Я стоял в парке, расположенном в жилой зоне, у искусственного водопада. По позднему времени здесь не было ни души, кроме меня и – внезапно – Апистии.