Испытание. По зову сердца

— Это речка. — Затем прочертил правее речки прямую, — это дорога. А вот здесь — дома, — рисовал он слева от дороги квадратики. И продолжал словами Гребенюка: — Теперь будем танцевать от печки, вот отсюда, — и между первым и вторым нижними квадратиками Юра большим кружком обозначил гнездо аиста: — Первая хата-развалюшка, во второй и третьей — живут солдаты, в одной из них я насчитал одиннадцать фрицев. Дальше — сад. За ним большой дом с белыми наличниками.

— А в нем самый главный фашист, — вставил Гребенюк и сморщился, стремясь вспомнить звание этого фашиста.

— Оберст Шульц, — выручил его Юра.

— При нем двое часовых, — снова включился Гребенюк, — один снаружи, другой во дворе. Там же легковая машина. Рядом, у колодца, живет шкура барабанная — обер-фельдфебель. А у него во дворе овчарка — настоящий волк. Против колодца, справа от дороги, — пулеметные гнезда бойницами направлены в нашу сторону. Потом... — сморщился старик.

— А потом, — помог старику Юра, — опять команда фрицев. А за ними располагается...

Здесь глаза Гребенюка блеснули огнем ненависти, и он перебил Юру:

— Изверг рода человеческого. Если вы их будете бить, то этого предателя в первую очередь! Он, сволочь, из меня чуть было душу не вытряхнул. На свою сторону, подлец, меня склонял. Меня, советского человека. Ско-ти-на!

— А дальше что? — перебил его Дядя Ваня.

— А дальше пусть Юра скажет. В том конце деревни он был.

И Юра обстоятельно доложил обо всем, что видел.

— Большое вам спасибо, друзья мои. — Дядя Ваня крепко пожал руки Гребенюку и Юре. — За такое дело вас следует наградить. Но это в свое время.

Операцию по уничтожению этого «осиного гнезда» Дядя Ваня наметил на первую ночь «покрова Пресвятой богородицы», так как этот престольный праздник справляли не только в Слободке, а и во всех соседних с ней деревнях, что, как он полагал, хорошо знает и Костюк и его полицаи, которые не пропустят, чтобы не поохотиться за самогоном и за всем тем вкусным, что селяне приготовят к празднику. Исхлестанные Костюком, они готовы будут отдать все, только бы спасти свою душу.

Так оно и было. Перед праздником Костюк с полицаями основательно «поработал» окрест Слободки. Результат был потрясающий. Костюк привез на двух грузовиках столько, что хватило бы праздновать всему гарнизону Слободки на целую неделю.

Перво-наперво он одарил оберста Шульца, преподнеся ему целую четверть первача, окорок, связку крестьянской колбасы, самый толстый кусок с розовинкой сала, несколько банок с солеными огурцами и грибами и ведро квашеной капусты с клюквой.

Шульц был восхищен.

— Это прекрасный подарок семье к рождеству, — постучал он волосатым пальцем по румяной кожице сала.

Кроме этого Костюк для поддержания своего авторитета подарил и охране Шульца столько съестного и самогону, что им было чем по-настоящему отпраздновать русский престольный праздник.

Предпраздничная ночь выдалась для партизан на славу. Тьма хоть глаз выколи. Да ко всему тому еще дул пронизывающий шквальный ветер. И если для партизан это было — все нипочем, то для гитлеровцев, несших караульную службу, — гроб с музыкой. Промерзшие до костей, они знобко отбивали негнущимися ногами чечетку и на чем свет стоит проклинали свою судьбу, зная, что там, в Слободке, их однополчане вовсю веселятся, пьют шнапс, жрут сало, яйца, колбасы.

Когда оберст Шульц отошел наконец ко сну, а хмельные солдаты и офицеры приступили ко второму ужину, на Слободку, сняв внешнюю охрану, налетели ударные группы партизанской бригады «Дяди Вани».

Перво-наперво разведчики из бесшумки уложили овчарку и ее хозяина обер-фельдфебеля.

Затем бросились к штабу, где, почуяв неладное, дежурный офицер судорожно крутил ручку обрезанного телефона. На крик командира разведки Трошина «Хенде хох!» он вскинул парабеллум, но пистолет тут же был выбит, и пуля пошла в пол.

— Ключи! — Трошин наганом показал на сейф.

Офицер, что-то бормоча, показал на маленький ящичек на столе.

В остальных домах пир шел вовсю, и никто из пировавших не слышал, что происходило в штабе и в домах начальства. Появление партизан для них было настолько неожиданным, что почти никто не успел схватить оружия. Так же было у полицаев. Костюк, будучи в большом хмелю, мертвецки спал и даже не успел вскочить с кровати, когда распахнулась дверь.

— Пощадите, братцы! Я свой... — только и успел промолвить он.

Труднее всех пришлось группе, атакующей дом Шульца. Ее вел сам комбриг. Охрана оберста встретила партизан огнем еще в огороде, у гумна, ранив двух впереди идущих.

Дядя Ваня, оставив у гумна для демонстрации огня часть группы, сам с другой частью партизан бросился в обход. Прикрываясь изгородью, они достигли дома и там, уничтожив стрелявших гитлеровцев, с гранатами рванулись в сени, но оттуда раздалась автоматная очередь.

— В окна! — скомандовал комбриг.

Зазвенели стекла, затрещали рамы, и в одно мгновение народные мстители оказались в логове Шульца. Но он успел выскочить в сени и палил оттуда из автомата.