Испытание. По зову сердца

— На нашу деревню тоже было налетели, — говорил Гребенюк. — Но мы ж в лесу, в тупичке. И как только заслышали, что в соседней деревне каратели шуруют, так все взрослое население — в чащобу. Остались только старые да малые. Юрка, хотя под приказ и не подходит — мал еще, — все же тоже ушел. «Я их — говорит, — звериные повадки знаю. Взбредет какому-нибудь фашисту в голову, и убьет, как Кирюшку, палкой. А то на колодезном журавле вздернет или ни за что ни про что из автомата трахнет. А я, дедушка, жить хочу. Вместе с Красной Армией давить фашистскую гадину в ее логове!» — и раз на стол газету «Раздавим фашистскую гадину!». А я ее цап и — в печку...

— И сжег? — вскинулся партизан.

— Не, у загнетки остановился и незаметно сунул за пазуху, а потом спрятал от греха подальше. Сам знаешь, что за такие штуки бывает. — Гребенюк пальцем обвел вокруг шеи. — И тут как раз нагрянул краснорожий Костюк со своей пьяной сворой полицаев. Как он меня тряс, аж и сейчас мороз по коже дерет. Раза два плеткой огрел, будто бы я всю деревню угнал. Мое счастье — кто-то несколько раз из леса пальнул... — Юра чуть было не выкрикнул: «Это я!» — но удержался, зная, что тогда дедушка вытряс бы из него пистолет.

— Так Костюк, — продолжал Гребенюк, — еле дверь нашел и уже в сенях с перепугу раза два сам пальнул и драла.

— Замечательно! — хохотнул гость и перевел разговор на то, зачем сюда пришел. — Он не знал, куда зашел. А знать надо бы.

— Так вот, Иван Фомич, Дядя Ваня просит вас проехать с «товаром» на базар через Слободку и поразнюхать там, в деревне, в каком доме штаб, где размещается и как охраняется сам полковник, где и как стоит охрана вне и внутри Слободки. Для приманки карателей я принес «товар» — гуся и пару петухов. Для того чтобы везти на подводе, конечно, этого маловато. Поэтому Дядя Ваня советует положить на воз еще мешок картошки и хорошо бы еще крынки две сметаны. Деньги на это у меня есть любые — и наши и марки. Кроме всего этого вот. — Гость выложил на стол пять пачек махорки. — Это тоже деньги. Посади гуся на возу отдельно от петухов, и чтоб голова была наружу. А когда въедешь на середину Слободки, ткни его кнутовищем, и он загогочет на всю деревню. А фрицы до гусей и кур страсть охочи. Так что от твоей птицы вмиг ни костей, ни перьев не останется. Как только они сгребут гуся и кур, так вы и Юра — в разные стороны — к «начальнику с жалобой»... Если спросят тебя, куда едешь, то отвечай, — парень взглянул на бумажку, — на маркт, что значит по-ихнему — на базар.

— Постой, постой, — остановил Гребенюк гостя, — в разные стороны не пойдет. Уж очень это заметно. Надо придумать такое, чтобы все было по-заправдашнему.

— Пожалуй, ты прав, — согласился посланец.

И они оба задумались. Задумался и Юра...

— А что, если взять да и перевернуть в деревне воз? — послышался с печки голос Юры.

— Юра, ты не спишь? — всполошился Гребенюк и, подойдя к печке, прижал голову Юры к подушке. — Не твоего ума, Рыжик, дело. Спи! — И направился к столу, но на полпути остановился. — Как ты сказал? Перевернуть воз? Это было бы, Юрок, хорошо и даже очень хорошо, — и старик вернулся к Юре. — Но как, дорогой, все это сделать? А?.. — смотрел он в темноту, где в отсвете пламени лучины поблескивали Юрины глаза.

— А что, если, — вслух подумал Гребенюк, — загвоздку потерять? — И обернулся лицом к партизану, — а?

— Это идея! — Партизан подошел к печке. — Теперь эту идею надо претворить в действительность. Давайте-ка думать все втроем.

Выехали еще в темноте. Юра, съежившись от холода, прислонился к мешкам с картошкой и задремал. Во сне он мастерил бомбу. Но не простую, а ходячую. На большаке, идущем в гору, их встретил серый туманный рассвет. Заброшенные и заросшие бурьяном поля по обе стороны дороги навевали тоску. Каркала озябшая ворона, сидевшая на громадном камне, все равно что над могилой. В этом гортанном звуке Гребенюку слышалось: «Нет хозяина! Нет хозяина!» И старик невольно остановил лошаденку около свалявшейся ржи и крикнул:

— Юрок! Довольно спать-то.

Юра знобко потянулся, засунул руки поглубже в рукава и хотел было слезть, но задеревенелые ноги не подчинялись.

— Дедушка! — барабанил зубами Юра. — Помоги.

— А ты чуток пробеги. Вот так, — засеменил на месте Гребенюк, энергично работая руками. — Пробеги и посмотри, есть кто там впереди? А я тем временем покурю, да и Сонька чуток отдохнет.

Юра побежал в гору. На вершине, около бревенчатого сруба-блокгауза, смотревшего во все стороны черными глазницами амбразур, остановился, поджидая деда.

— Эк-ко, какой форт соорудили, — покачал головой Иван Фомич, поравнявшись с Юрой. — Кругом колья. Значит, Юрок, колючкой огораживать будут. А тут, стало быть, — показал он на котлован, — землянку сооружать думают. Запоминай, милый, запоминай!..

— Запомню, дедушка. А для чего форт в такой глуши?

— Я и сам не знаю. Видно, против партизан. Вишь, как дорогу-то по обе стороны оголили, проклятые. Почитай, метров так на сто пятьдесят лес вырубили. Боятся, как бы народные мстители из-за куста их не шпокнули... Но как ни вырубают, все равно шпокнут.