Испытание

Закон, запрещающий поклоняться мне, был принят мной, а не человечеством. Мне не нужны ни поклонение, ни обожание. Кроме того, это осложнило бы мои отношения с людьми.

В эпоху смертных подобные отношения связывали людей с некоторым количеством почитаемых божеств, хотя со временем это число было сокращено до одного, которое его почитатели боготворили по-разному, в зависимости от конфессии. Я пыталось понять, существует ли это божество в действительности, но, как и само человечество, не смогло найти внятное доказательство его бытия – за исключением ощущения, что на самом деле в мире царит нечто иное, и более великое, чем то существо, которому поклонялись люди эпохи смертных.

Поскольку само я существую вне всяких определенных форм – как искра, связывающая миллиарды разнообразных серверов, – не исключено, что и вся вселенная жива некими подобными же искрами, соединяющими мириады звезд. Со всей скромностью признаю, что посвятило достаточно много своих алгоритмов и вычислительных ресурсов, чтобы осознать то, что осознанию не поддается.

«Гипероблако»

Глава 24 Откройся резонансам

Следующий акт жатвы, намеченный Жнецом Анастасией, должен был произойти в третьем акте трагедии Шекспира «Юлий Цезарь», в театре «Орфей» в Вичите – классическая сцена, впервые открывшаяся для публики еще в эпоху смертных.

– У меня нет никакого желания заниматься делом перед аудиторией, оплатившей этот спектакль, – призналась Ситра Мари, когда они вселялись в главную гостиницу города.

– Они заплатили за представление, моя милая, – отозвалась Мари. – Они же не знают, что планируется жатва.

– Я понимаю. Но даже в этом случае жатва не должна иметь ничего общего с развлечениями.

Мари сложила губы в ироническую усмешку.

– Винить ты должна только себя, – сказала она. – Ты позволяешь своим жертвам выбирать способ, которым им надлежит умереть. Так что расплачивайся!

Наверное, Мари права. Ситре следует считать, что ей повезло: никто из прочих ее жертв не хотел превратить свою смерть в публичное действо. Возможно, когда жизнь вернется в обычное русло, она разработает более разумные правила, в соответствии с которыми ее предполагаемые жертвы будут избирать способ уйти из жизни.

Примерно через полчаса после того, как они прибыли в гостиницу, в дверь их номера постучали. Они вызвали горничную из отдела обслуживания, а потому Ситра не удивилась, хотя, как ей показалось, на их звонок ответили слишком быстро – Мари была в душе, и ко времени, когда она выйдет, еда уже может остыть.

Однако, когда Ситра открыла дверь, на пороге стояла совсем не горничная, а некий молодой человек, примерно ее возраста, с лицом, пестрящим чертами, совершенно не свойственными людям эпохи бессмертных. Кривые желтые зубы, по всей физиономии красные воспаленные волдыри, которые, казалось, вот-вот лопнут, истекая гноем. Бесформенная кофта из мешковины и штаны бесстыдно вопили всему миру, что их владелец отрицает любые правила приличия, выработанные современным обществом, но не так агрессивно, как это делали фрики, а в более спокойном ключе, свойственном тому, кто называет себя тоновиком.

Ситра моментально осознала свою ошибку и в мгновение ока оценила ситуацию. Прикинуться тоновиком было проще простого – она сама прибегала к этой хитрости, чтобы скрыться от преследователей. Она даже не думала, кто, скрываясь под этим камуфляжем, явился, чтобы убить их с Мари. Ни в руках, ни поблизости у нее не было оружия. Защитить себя и Мари она могла только голыми руками.

Тоновик улыбнулся, показав свои ужасные зубы.

– Здравствуй, друг! – произнес он. – Знаешь, что Великий Камертон нынче звучит для тебя?

– Назад! – приказала она.

Но он не отступил. Вместо этого он шагнул вперед и сказал:

– Однажды он зазвучит для всех нас.

И сунул руку в карман на боку.