Испытание

Ответа, увы, не последовало. Да и не могло последовать. «Гипероблако» свято соблюдало законы. Слейд Мост был фриком. Даже если бы «Гипероблако» захотело, оно не могло бы прервать молчания.

Я не слепо в отношении того, что делают фрики. Я просто молчу. В делах жнецов, конечно, для меня есть слепые зоны, но я восполняю недостающую информацию логически. Вход на их конклавы для меня закрыт, но я слушаю их разговоры о том, что там происходило. Мне трудно судить о том, что жнецы делают, оставшись наедине с собой или с другими жнецами, но я могу делать выводы об этом по тому, как они ведут себя на публике. Кроме того, для меня полностью закрыт остров Стоя.

Но, несмотря на это, я вижу и их достойные, и позорные деяния, причем последних становится все больше. И, как только какой-нибудь коррумпированный жнец совершает акт особой жестокости, я нагоняю на небо тучи и вызываю дождь. Потому что дождь так похож на слезы!

«Гипероблако»

Глава 23 Маленький гнусный Реквием

РОУЭН НЕ СМОГ найти Ситру. А это означало, что помочь ей он не в состоянии. Как он ругал себя за то, что не заставил Ксенократа раскрыть ее местонахождение! Глупец! Да еще и самонадеянный. Думал, что отыщет ее без посторонней помощи. В конце концов, получилось же у него отыскать всех жнецов, которых он прикончил. Правда, те жнецы претендовали на роль публичных фигур и, напоказ выставляя свои силу и влияние, купались в собственной дурной славе. Видно их было так же хорошо, как зрачок в бычьем глазу. Ситра же, вместе со Жнецом Кюри, отключилась от сети; а найти жнеца вне сети почти невозможно. Как сильно ни желал Роуэн помочь в спасении Ситры и Жнеца Кюри, ничего поделать он не мог.

А потому его мысли возвращались к тому, что он мог…

Роуэн всегда гордился своей сдержанностью. В нем не было злости даже тогда, когда он убивал жнецов, и самых отвратительных из них он уничтожал без всякой жестокости – как то предписывала вторая заповедь. Но сейчас ему трудно было сдержать свою ярость. Когда он думал о Жнеце Брамсе, его гнев вздувался как парус, поймавший свежий ветер.

Жнец Брамс был человеком недалекого ума и провинциальных привычек. Его «бычий глаз» составлял всего двадцать миль в диаметре. Иными словами, жатву свою он проводил, далеко не удаляясь от собственного дома в Омахе. Роуэну в тот первый раз не составило никакого труда отыскать следы этого человека – настолько тот был предсказуем. Каждое утро он шел со своей брехливой собачонкой к одному и тому же ресторану, где завтракал. Там же он наделял иммунитетом родственников тех людей, которых накануне подверг жатве. Он никогда не вставал со своего кресла, а только протягивал палец с кольцом для поцелуя, после чего возвращался к своему омлету с таким видом, будто эти люди раздражали его сверх всякой меры и отвлекали от более важных дел, чем смерть их родственника. Более ленивого жнеца представить себе было трудно. Наверняка он чувствовал себя совершенно выбитым из колеи, когда решил прервать жизнь отца Роуэна, – ведь для этого ему нужно было пересечь половину Мидмерики.

В понедельник утром, пока Брамс завтракал, Роуэн добрался до его дома. В этот раз он впервые надел черную мантию при свете дня. Пусть люди увидят его. Пусть пойдут слухи! Должна же широкая публика увериться в существовании Жнеца Люцифера!

Множество тайных карманов в складках мантии Роуэна были наполнены разным оружием. Оружия было гораздо больше, чем необходимо, но Роуэн пока не знал, каким из них он убьет Брамса. Может быть, использует все виды поочередно, чтобы жертва наблюдала, как постепенно, но неотвратимо жизнь покидает ее тело?

Пропустить дом Брамса было невозможно. Это был типичный, как его описывают в книжках, викторианский особняк, покрашенный в желто-оранжевый цвет с бледно-голубым декором – ровно в тон цветам мантии его владельца. План Роуэна состоял в том, чтобы проникнуть в дом через боковое окно и подождать возвращения Брамса внутри, прикончив его в его собственном доме. По мере того как Роуэн приближался, ярость его росла, и, когда она достигла своего пика, на ум ему пришли сказанные когда-то Фарадеем слова: «Никогда во время жатвы не поддавайся ярости. Хотя ярость возвышает чувства, она же затемняет рассудок, а разум жнеца всегда должен быть ясным».