Исправник

Ужин прошел в молчании. После ужина папа и Дунька легли спать. Межкомнатную занавеску на ночь не задвигали давно, с тех пор как у папы начались приступы. Анюта легла рядом с Дунькой, на свою половину тюфяка, как было заведено со времен, когда была жива мама. Дунька заснула мгновенно.

Анюта поднялась, собрала котомку с нехитрыми пожитками, надела на себя все свои вещи, ноги замотала в подарок Хромоножки. В одеяло лучше закутаться на выходе, а в коридорах оно будет мешать. Снегоступы, заваленные запасной одеждой, стояли у стенки — у папы руки не дошли разобрать, а Дунька ничего не сделает, пока прямо не скажешь, причем говорить придется дважды или трижды.

— Папа, — Анюта толкнула его в плечо.

Он открыл глаза. Не спал. Ждал.

— Папа, мой прежний план больше не работает. Сказочника изгнали. Я тоже ухожу из деревни. Вместе со Сказочником или по его следам, мне все равно. Я не вернусь. Близнецы не оставили мне выбора. Прощай, папа.

— Прощай, дочка. Я верю в тебя. Не забудь, что надо идти в дровяной склад.

— Нет, я пойду в ближний вход и пойду прямо сейчас. Снег только что повалил, мои следы сразу же заметет.

— Тебя могут увидеть из дворца.

— Вот именно: «могут увидеть», а не «увидят». Снегопад скроет меня. Лучшего времени, чем сейчас, уже не будет.

Они обнялись. Дуньку Анюта решила не будить. Спросонья Дунька может громко сказать что-то лишнее или вообще помешать уйти.

Закрытая за собой занавеска стала границей, за которой началась новая жизнь.

В коридорах Анюта часто замирала на несколько мгновений, прислушивалась, пережидала.

Сдвинуть внутренние деревянные щиты удалось почти бесшумно, они сдвинулись с легким скрипом. Ближайшие комнаты далеко, тихий звук услышит только тот, кто мог пойти следом. Анюта надеялась, что за ней не следили. А если следили… Что ж. Пусть ее заметят и пусть даже увидят снаружи из наблюдательского окошка. Теперь все равно. Судить ее будут завтра, а до завтра она или покинет деревню, или погибнет.

Уже в тамбуре дохнуло колючей изморосью, а снаружи, едва Анюта сняла верхний щит…

Словно кулаком в нос ударили. И отхлестали по щекам. И окунули в ледяное крошево.

Снаружи бушевала пурга. Надев снегоступы, Анюта вернула снятые щиты на место и побежала сквозь безумие ночи. Плотной стеной валил снег. Видимость сократилась до нескольких шагов, лицо пришлось опустить, а направление держать примерное, по памяти. Свет нескольких лун не пробивался сквозь мутную пелену, он делал мир призрачным, сузив его до расстояния вытянутой руки. Котомка и одеяло мешали бегу, каждый шаг давался с трудом, метель забивала глаза и лезла в рот.

Правила ночного бега — дышать носом, глаза прикрыть до узких щелочек, на боль обмороженной кожи не отвлекаться. Анюта стиснула зубы. Уши нещадно ныли, их словно резало ножом, и они, казалось, готовились треснуть. Голова раскалывалась, ее сжало, будто на нее наступили и пинают ногами. Руки выкручивало и ломило. Ноги почти превратились в лед. Стоило чуть-чуть приоткрыть глаза, как их выжигало ледяное пламя.

Цель уже близко, до нее всего пятьдесят шагов. Сорок. Тридцать. Двадцать. Осталось совсем чуть-чуть. А дыхание уже никуда не годится, кожа болит от ожогов, ноги не слушаются, передвигаясь только усилием воли.

Анюта уткнулась лбом в деревянные щиты входа. Ноги держали только потому, что не могли согнуться. Пальцы отказывались подчиняться. Мысли путались. Осталась только одна: «Надо». Надо попасть внутрь. Внутри жизнь. Снаружи смерть.

Анюта отпустила придерживаемое одеяло, бросила котомку на снег и из последних сил сдвинула верхний щит.

Холодную пещеру защищал только один ряд щитов. Анюта забросила внутрь котомку, одеяло, снегоступы, влезла внутрь и с невероятными усилиями задвинула щит на место.

Пещера встретила тишиной и мраком. Где-то впереди горел костер. Туда. Уже не к новой жизни, а просто к жизни. Шаг за шагом. Кожа горела. Вымороженные глаза слезились. Поясница и конечности не сгибались, одежда скукожилась и задубела, а при движении гремела.

Котомку, одеяло и снегоступы Анюта бросила в ближайшее темное ответвление пещеры. Не стоило сразу показывать Сказочнику свои намерения.

Мокрая, негнущаяся, с синей кожей, покрытой пупырышками, Анюта вышла к огню, полыхавшему посреди пещеры.

— Кто здесь? — донесся голос с другой стороны костра.

— Тсс! — Анюта приложила палец к губам. — Это я. Анюта. Мне срочно нужно поговорить. Можно я сначала отогреюсь у огня?

— Пожалуйста.

Несколько минут жара в теле и в мыслях — и Анюта созрела для разговора. Она обошла костер слева.

— Я пришла потому что… Не знаю с чего начать.

Сказочник приподнялся в постели. Его одежда лежала рядом, сложенная стопкой. Это усложняло задачу. Но обратного пути не было, нужно идти до конца, судьба Анюты решалась здесь и сейчас.

— Нельзя, чтобы кто-то увидел силуэты или услышал разговор. Мне очень стыдно, и то, что я сейчас попрошу для того, чтобы продолжить разговор… Не знаю как сказать. Скажу в лоб, иначе никак. От этого может зависеть жизнь. В общем… вот: можно мне прилечь рядом?