Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis»

Задание: познакомиться с машинисткой, некой М. К. Лендел дает подробные инструкции. М. К. интересует нас как возможный объект вербовки. Да пошли вы к хуям, сколько можно! Хотя все логично: по мере консолидации количество стукачей на квадратный километр увеличивается.

[Вчера К. X. шутливо пригрозил мне, что когда-нибудь он устроит мне дикий скандал. А что я опять натворил? — спросил я. Он не знает, но обязательно что-то придумает, потому что я заслужил — уж слишком хорошо у меня идут дела. Я же настолько был занят тем, чем весь день занимался, — стукач, невидимый червь, который грызет и грызет все подряд, — что был готов возмутиться. Я долго смотрел на него — он выдержал мой непонятный взгляд — и сказал, хотя от этого лживого важничанья давно уж отвык: Вернемся к этому разговору через годик. О том, как хорошо шли у меня сейчас дела. Но он отмахнулся, как будто я говорил о вечности.]

Завинчивают гайки: Задание агент не выполнил. (…) Когда я его отчитывал, он кивал на семейные обстоятельства.

Следующую фразу приведу ради самой этой фразы: Я поинтересовался у агента, каковы настроения среди его личного состава, но никаких представляющих для нас интерес данных он сообщить не смог.

Бридж по-английски у А. С., который усердно готовится к вступительным экзаменам в Аграрный университет Гёдёллё, где хотел бы получить «аполитичную» специальность и проч. А это уже любопытно: В настоящее время положение с агентом сложное, поскольку все его связи с аристократами носят односторонний характер. (Он посещает их, но ответных визитов они не наносят.) Это ограничивает наши возможности, так как односторонние контакты чреваты провалом. Судя по подписи, Фаркаш вышел в начальники, это он пишет Ленделу: К М. К. агента пока что не направлять. Посмотрим, чем кончится его поездка. (?)

Внезапно воображаю такую картину: я стою перед ним и холодно, прямо в лицо ему говорю: Чанади. Вместо того чтобы взбеситься, он смотрит на меня с тихой, злодейской ненавистью. Как настоящий гэбэшник (откуда мне знать, каким должен быть настоящий гэбэшник?). Я так пугаюсь, что изо всех сил бью его по лицу, прямо по очкам. — О, дьявол. У меня что-то слишком разыгралось воображение… Никогда мне и в голову не приходило поднять на отца руку. Случается, я замечаю, что кому-то из моих детей очень хочется послать меня куда подальше. Но за собой этой бессильной злости по отношению к нему я не помню. По отношению к гиганту отцу (потому что отец, он всегда гигант), стоя перед которым мы не в силах ничего предпринять. Будь у меня эдипов комплекс (а может, и есть — в психологии я профан), нам с ним теперь было бы хорошо.

25 мая 2000 года, четверг

Вчера, после воображаемой драки, я внезапно вскочил и ушел из Архива. По дороге домой прогулялся. Опять меня перепутали с саксофонистом Дешем. Мне это всегда приятно. Замечательное самоопределение: человек, похожий на Ласло Деша. — Недавно в Берлине один человек задумчиво, как бы роясь в памяти, сказал мне: А ведь я вас знаю… Вы — то ли Петер Надаш, то ли Эстерхази. Ganz genau[75], ухмыляясь ответил я.

Вопрос вчерашней прогулки: что же руководило моим отцом? Страх? Нет. Это бы мы заметили. Беспомощность? Это я отвергаю. (Стоп. А кто я такой? Кто я такой, чтобы отвергать или принимать? Да кто меня спрашивал?) Или это была авантюра, циничные игры в безмерной жизненной пустоте? Нет, слишком уж мелко и мелочно! Чего-чего, а мелочности ни я, ни другие, кто был с ним знаком, в нем никогда не видели. (Разве что в старости, но тогда — извините! — он уже не был доносчиком!) А видели красивого, щедрого, всегда готового прийти на помощь мужчину, интеллигентного, умного человека с тонким юмором и широким кругозором, одного из лучших в своей области профессионалов, надежного и усердного, содержавшего ценой героических усилий свою многочисленную семью [с.]. <Как тупо я переписываю сейчас эти «с.».> Нельзя сказать, что это неправда, хотя теперь все неправда, мир больше не тот, что был, и, честное слово, меня нисколько не удивит, если завтра не взойдет солнце. Увидим.

17 мая 1962 года