Исповедь

10. Я читал: Гневаясь, не согрешайте (Пс. 4, 5). Как волновали меня эти слова, Боже мой! Я уже научился негодовать на себя за прошлое, чтобы впредь не грешить, и негодовал заслуженно, ибо грешила во мне не природа чуждая, свойственная порождению мрака, как говорят те, кто не гневается на себя и собирает гнев на себя в день гнева и откровения праведного суда Твоего (Рим. 2,5). Уже блага мои были не вне меня, и не телесными очами, не в лучах этого солнца искал я их. Те, кто хотят радоваться внешнему, быстро увядают, растрачивают себя на зримое и преходящее и в своем изголодавшемся воображении пытаются отведать несуществующей пищи.

О, если бы истомились они голодом и сказали: «Кто покажет нам доброе?» Скажем, пусть услышат: «Запечатлен в нас свет лица Твоего, Господи. Мы сами – не Свет, Который просвещает всякого человека, но мы просвещены Тобой: мы были некогда тьма, а теперь свет в Тебе» (ср. Ин. 1, 7–9).

О, если бы видели они это внутреннее и вечное! Вкусив от него, я скрежетал зубами, потому что не мог им его показать. Пусть бы принесли они мне сердце, отвращающееся от Тебя ко внешнему, и сказали: «Кто покажет нам доброе?» Оно там, где я гневался на себя, в тайниках сердца моего, где я был уязвлен, где я убил и принес в жертву ветхого человека и начал размышлять, надеясь на Тебя, о своем обновлении, там начал Ты становиться мне сладостен и исполнил сердце мое веселием (Пс. 4, 8). Так громко восклицал я, узнавая прочитанное в сердце; я не хотел, убивая время и убиваемый временем, рассеиваться многообразием земных благ: в Твоей вечной простоте была для меня другая пшеница, вино и елей.

11. А на следующем стихе громко вскрикивал я криком из глубины сердца моего: «О, в мире! О, в Нем Самом!»; что значат Его слова: «Усну и вкушу покой»? Кто воспротивится нам, когда исполнится написанное: Поглощена смерть победою (1 Кор. 15, 54–55), и Ты есть Сущий и не меняешься, в Тебе покой, забывающий о всех трудах, и нет с Тобой никого, кроме Тебя, и не для погони за многим, не тем, что не Ты, утвердил Ты меня, простого, Господи, в надежде (ср. Втор. 4, 35). Я читал и горел и не находил, что бы сделать для глухих мертвецов, к которым принадлежал раньше и сам я, чума, горький слепец, пес, лающий на слова, медовые от небесного меда, светлые от света Твоего. И я изводился, думая о врагах этого Писания.

12. Когда переберу я в памяти все, бывшее в эти праздничные дни? Но я не забыл и не умолчу ни о жестокости бича Твоего, ни о дивной скорости милосердия Твоего. Ты мучил меня тогда зубной болью, и когда она усилилась до того, что я не мог говорить, пало мне на сердце попросить всех моих, кто тут был, помолиться за меня Богу всяческого спасения. Я написал это на дощечке и дал им прочесть. И только преклонили мы молитвенно колени, как боль исчезла. Но какая боль! И каким образом она исчезла? Признаюсь, я устрашился, Господь мой и Бог мой: ничего подобного не испытал я с начала жизни моей.

И проникло в глубь сердца моего признание власти Твоей, и радостно, с верой восхвалил я имя Твое. А вера эта не позволяла мне успокоиться о прежних грехах моих, еще не прощенных через крещение Твое.

V

13. По прошествии каникул я отказался от своего места: пусть медиоланцы поищут для своих школьников другого продавца слов; я определил себя на службу Тебе и не годен был для учительства по причине затрудненного дыхания и болей в груди. Я изложил в письмах Твоему предстоятелю, Амвросию, мужу святому, прежние заблуждения мои и теперешнее желание свое и попросил указать, какие из книг Твоих предпочтительнее всего мне читать, чтобы приготовить себя к принятию такой великой благодати. Он велел читать пророка Исаию, думаю, потому, что яснее других говорит он о Евангелии и призвании язычников. Не поняв и первой главы его и решив, что и вся книга темна, я отложил вторичное ее чтение до тех пор, пока не освоюсь с языком Писания.

VI

14. И вот пришло время записаться на крещение. Оставив деревню, вернулись мы в Медиолан. Алипию хотелось возродиться в Тебе вместе со мной, он уже облекся в смирение, подобающее Твоим Таинствам. Мужественный укротитель тела, он отважился на поступок необычный: прошел босиком по ледяной земле Италии. Мы взяли с собой и Адеодата, сына от плоти моей и от греха моего. Он был прекрасным созданием Твоим: было ему лет пятнадцать, а он превосходил умом многих важных и ученых мужей. Исповедую Тебе дары Твои, Господи Боже мой, Создатель всего, властный преобразить безобразие наше: от меня этот мальчик ничего не получил, я только запятнал его своим проступком. А что он воспитан был в учении Твоем, это внушил нам Ты и никто другой; исповедаю Тебе дары Твои.