7. И вот пришел день, когда я на деле освободился от преподавания риторики, от которого уже давно освобожден был в мыслях. Ты убрал язык мой оттуда, откуда еще раньше убрал сердце мое, и я благословлял Тебя и радовался, уезжая в деревню вместе со всеми своими. Я занялся там кое-каким писанием, этими книгами я, правда, служил Тебе, но от них еще отдавало духом школьного высокоумна, – так дышат бегуны, остановившись передохнуть, – это видно и в диалогах с присутствующими друзьями и в беседах с самим собой пред лицом Твоим, видно и в переписке с отсутствующим Небридием. Хватит ли у меня времени вспомнить все великие благодеяния Твои от того времени, я ведь спешу перейти к главному. Воспоминание вызывает мне меня тогдашнего, и мне сладостно поведать Тебе, Господи, о тех тайных уколах, которыми Ты укрощал меня, о том, как поверг меня ниц, понизив горы и холмы моих размышлений, выправив кривизны (ср. Лк. 3, 5) мои и сгладив неровности; как самого Алипия, брата сердца моего, подчинил имени Единородного Сына Твоего Иисуса Христа, Господа и Спасителя нашего, имени, которое он раньше пренебрегал вставлять в писания наши. Он предпочитал, чтобы от них исходил запах школьных кедров, которые Господь разбил в щепы (ср. Пс. 28, 5), а не церковных трав, излечивающих змеиные укусы.
8. Как взывал я к Тебе, Боже мой, читая псалмы Давида, эти христианские песнопения, звучавшие благочестием, изгонявшие дух гордыни. Новичок в истинной любви Твоей, катехумен вместе с катехуменом Алипием, я отдыхал в деревенской усадьбе. С нами была моя мать, соединявшая с женской повадкой мужскую веру, с ясностью старости – материнскую любовь и христианское благочестие.
Как взывал я к Тебе в этих псалмах, какая любовь к Тебе вспыхивала от них, каким желанием горел я прочесть их, если бы мог, всему миру, сокрушая ими человеческую гордость! Но их ведь и поют по всему миру, и
С какой резкой и острой болью возмущался я манихеями и опять-таки жалел их, потому что они не знают наших Таинств, этого лекарства, и в безумии отвергают противоядие, от которого вернулся бы ум. Мне хотелось, чтобы они были где-нибудь тут, около, а я бы и не знал, что они тут: пусть поглядели бы они на мое лицо и услышали восклицания мои, когда я, в моем тогдашнем уединении, читал четвертый псалом, пусть увидели бы, что делал со мной этот псалом:
9. Я трепетал от страха и в то же время согревался надеждой на Твое милосердие, Отец, и радостью о нем. И все это выражалось в моих глазах и голосе, когда благой Дух Твой, обратившись к нам, говорит: