Испанский театр. Пьесы

Два таких прекрасных принца,

Что и зависть хвалит их, —]

Захотел я сам проверить,

Что причиною их чувства:

Вкус, могущество молвы

Иль красы небесной сила?

Я приехал в Барселону,

Во дворец явился к графу

И красавицу увидел.

Не затрепетало сердце,

Сразу не пленился взор:

Показалась мне она

Безразличной и холодной,

Без особых недостатков,

[Без особых совершенств, —

Из таких, кому рассудок,

Увидав, как любят их,

В оправданье увлеченья

Приписать его готов

Случаю или капризу.]

Но уж раз я очутился

Там, где мерялись отвагой,

Чтоб пленительной Дианы

Благосклонность заслужить,

Принужден был – не любовью,

Долгом рыцарским – принять я

В состязаниях участье

В честь богини той, чью власть

Мне признать повелевала

Не любовь, а честь моя.

Но победу за победой

Посылала мне судьба:

Соискателей влюбленных

Затмевал я постоянно,

И всегда венец был мой.

Глас народа за победы

Стал корону мне сулить,

[Приписав мои удачи

Личным доблестям моим.

Было тут слепое счастье,

И соперники мои

Больше славы заслужили!

Не мечтал я о победе,

Не хватало мне любви,

Страсти той, с какою оба

Этой чести добивались.

Но судьба в своем коварстве

Тем удачу посылает,

Кто не гонится за ней.]

Так я всеми был прославлен,

И одна Диана только

Оставалась равнодушной

И суровой неизменно;

И хоть подвиги мои

Совершал я в честь графини,

Их она не замечала, —

Я не только что любви,

Благодарности не видел.

Столько было в ней презренья,

Что не я один, – на это

Изумлялись все кругом.

И ее пренебреженье

Преступало все границы

Воспитанья и приличья

[И переходило в грубость.

У прекрасных дам обычно

Повеленья два пути:

Первый – это невниманье,

Благосклонность – путь второй.

Коль они благоразумны,

То умеют ножку ставить

Так уверенно и точно,

Чтобы в крайность им не впасть.

Коль они, увлекшись, ножку

Слишком далеко поставят.

Перейдут они границы

Благосклонности, – и это

Легкомыслием сочтут.

Если ж слишком уж отступят,

То впадают в неучтивость.

Так ошиблась и Диана.

Это ей и помешало

Проявить ко мне – уж если

Не любовь – то хоть вниманье,

Я ж решил его добиться,

Я удваивал усилья,

Новых подвигов искал,

Чтоб пленить ее отвагой, —

Но ничто не помогало],

И красавицы презренье

Становилось все заметней.

Стал я правды добиваться:

Может быть, меня Диана

Презирает, ненавидит

За невольную обиду?

И узнал я, что она,

Одаренная блестяще,

С юных лет уж изучает

Философии законы,

И из этих-то занятий

И из чтенья древних басен

Зародилось в ней презренье

Ко всему мужскому роду,

Родилось негодованье

Против общего порядка,

Против той Любви, что держит

Во вселенной, в мирозданье

Все живущее в плену.

И она в упорстве стойком

Утверждает, что для женщин

Преступление – любовь.

Так что, хоть она, графиня,

Как наследница короны,

И должна избрать супруга,

Чтобы трон с ним разделить, —

От всего она готова

Отказаться, чтоб не видеть,

Как над гордостью надменной

Кто-нибудь восторжествует.

[И графиня обратила

Свой дворец в леса Дианы:

В нем живут с ней только нимфы,

Дам своих науке строгой

Учит день и ночь она.

На стенах ее покоев

Лишь одни изображенья

Нимф, бегущих от любви.

Вот, спасаясь от объятий

Аполлона, мчится Дафна,

Там Анаксарету видишь,

Превратившуюся в камень;

Там ты видишь Аретузу,

Что, за нежный плач Алфея

Гордыми платя слезами,

Растеклась в источник чистый…[23]

Граф, отец ее, увидя,

Что упорней в заблужденье

С каждым днем его Диана,

И не слушает рассудка,

И его не внемлет просьбам,

И в такой впадает гнев,

Только о любви с ней станут

Говорить, – бояться начал,

Чтобы яростным безумьем

Не окончилось все это.

Осторожности вверяясь,

Он решился на попытку:

Пригласил обоих принцев

В той надежде, что забавы,

Торжества, увеселенья

B честь ее – без уговоров

И без просьб – ее заставят

Обратить на них вниманье,

Что сама природа вступит

С ней в борьбу в конце концов.

Страсть, и лесть, и поклоненье,

Объясненья, вздохи, слезы

В ней пробудят благодарность

Иль хотя бы чувство долга…

Там, где разум уж не в силах

Победить упрямство, лучше

Не насиловать его,

Предоставив постепенно

Самому с собой бороться…

Коль доводит человека

Неразумье до ошибки,

Пусть он сам себя признает

Побежденным, – это лучше, —

Точно так же, кто в потемках

Хочет путь найти, не лучше ль,

Чтоб, упав, обрел он выход?]

Убедившись, что презренье

Относилось не ко мне,

А в ее натуре крылось,

Я, конечно, стал спокойней

И уж так настойчив не был.

Размышлять я стал над этим

Необычным настроеньем.

Таково уж, видно, свойство

Нашей низменной природы,

Что красавица, к которой

Равнодушен был я прежде,

Мне иной уже казалась,

Мне казалась совершенством,

Как узнал я, что надменно

Всем она пренебрегает.

О, как низки наши страсти!

Как бы ни было прекрасно

То, что нам легко доступно,

Нас влечет всегда к тому,

Что нам в руки не дается,

И особенно мы ценим

Эту трудность достиженья.

Мне Диана с каждым разом

Все прекраснее казалась,

И огонь любви в груди

Разгораться стал сильнее.

Я, дивясь на это пламя,

Стал искать ему причины

И нашел, что снег презренья,

Переменчивость и холод

Разожгли во мне пожар.

[Вот пример и поученье,

Чтобы мы не забывались!

Кто уверенно решил,

Что под хладною золою

Схоронил любовь свою, —

Знай, обманчивы надежды!

Коль любовь горит от снега,

Можно ль пеплу доверять?

И, смущен своею страстью,

Вопросил свое я сердце:

Сердце, сердце, что же это