Искушение Тьюринга

Агент рванулся туда-сюда, прошмыгнул мимо полицейского, бросив взгляд на камень, который с минуты на минуту должен был окраситься кровью противника. Но Корелл нагнал его – слабо осознавая, насколько безумным или, по крайней мере, смешным выглядит со стороны его поведение. Артур Мюлланд повернул к нему изумленное лицо. Не зная, что думать, он первым делом почувствовал угрозу, и это разбудило его ярость. Схватив Корелла за грудь, он повалил его на траву.

Ситуация вышла из-под контроля. Само безумство происходящего было тем, что представляло собой наибольшую опасность. В двух шагах от Королевского колледжа и его исторической часовни отец троих детей Артур Мюлланд катал по траве полицейского Корелла. Обнаружив, что его колени запачканы глиной, агент окончательно рассвирепел. Дело было даже не в том, что он заботился о своих штанах, просто пятна на них напомнили ему детство – а вместе с ним давнюю боль и унижения.

И все это – обиды, побои, разочарования – вылилось вдруг в не подконтрольную ничему, разрушительную силу. Агент бил и бил – сначала открытой ладонью, а потом и кулаком. А после того, как Корелл плюнул ему в лицо, изо всей силы стукнул полицейского головой о камень. Все происходило не так далеко от канала и дорожек в парке, но, очевидно, агенту помогал дождь. Людей на улице было совсем немного. Город погрузился в молчание. Намокшие деревья склонились к воде. В часовне три девических голоса пели «Аве Мария» Шуберта. И если для Корелла это были звуки из лучшего – теперь уже не такого далекого – мира, то для его противника они стали дополнительным источником раздражения. Отдавая должное справедливости, девушки и в самом деле пели не вполне слаженно и профессионально. В этом можно было усмотреть даже иронию, но когда Мюлланд наконец остановился, переводя взгляд то на свои большие руки, то на кровь в темным волосах Корелла, звуки из капеллы зазвучали в его ушах как набат или призывное пение сирен.

Что он наделал? Агенту захотелось лечь на камень рядом с полицейским, но он все сидел, тяжело дыша. Силы покинули его, осталась только музыка. А когда стихла и она, мир вдруг опустел. Мюлланд боялся быть застигнутым на месте преступления, но еще больше его пугало одиночество. Он искал утешения. Ему требовался хоть кто-нибудь, и отчего-то вдруг вспомнилась шкатулка из черного дерева, которую он нашел в одном из переулков Анкары и время от времени разглядывал, проводя пальцами по резным узорам.

Наконец Мюлланд поднялся и ушел в темноту.

Глава 29

Следующий день прошел в суматохе – не только в Великобритании, но и на большей территории земного шара. Солнечное затмение, обещавшее стать полным в 13.29 по местному времени, заставляло миллионы людей коптить стекла и переворачивать вверх дном коробки со старыми негативами. Как говорили, сам Галелео Галилей сильно подпортил зрение тем, что наблюдал затмение, не позаботившись о защите. Солнечных очков будет недостаточно, писали газеты, а смельчаки из последних сил сопротивлялись искушению взглянуть на солнце невооруженным глазом.

В городе царило праздничное возбуждение. Немногим доставало терпения усидеть над книгами. Другие же, наоборот, с головой погрузились в работу, демонстративно отвернувшись от безумствующей толпы. Газеты и телевидение готовили население к предстоящему космическому событию, которое, тем не менее, застало всех врасплох.

Потому что людям свойственно верить прежде всего собственным глазам – так уж они устроены. Что бы ни происходило, обращается для них пусть маленьким, но потрясением. Не стала исключением и эта накрывшая Кембридж тьма.

Иные снобы – или натуры, вечно одержимые духом противоречия, каковых всегда оказывается много в университетских городах, – сочли делом чести наплевать на всеобщее возбуждение. Поддаваться этой истерии, полагали они, недостойно свободного человека. В конце концов, что это затмение, если не обыкновенная набежавшая на солнце тень? Кому это может быть интересно, кроме астрономов и поэтов? Не всем задирать головы, кто-то должен смотреть и в землю, и по сторонам. Есть люди, каковым непременно нужно отделиться от основной массы. И не только ради того, чтобы оказаться в центре внимания – хотя этот момент, конечно, тоже присутствует, – но и потому, что только таким образом и можно заметить то, чего не видят другие. Настоящие таланты никогда не поддаются массовым психозам.

Иные остались в стороне, поскольку пребывали в мрачном настроении или были слишком озабочены другими проблемами. К последним принадлежал и Оскар Фарли. Он сидел в своем кабинете в Челтенхэме на только что купленном эргономичном стуле с телефонной трубкой в руке. Мистер Фарли задыхался от возмущения. Он с самого начала был против слежки за молодым полицейским, поскольку понимал, какая это глупость. Но противники, как обычно, взяли большинством.