Искушение Тьюринга

Леонард Корелл не догадывался о подозрениях собеседника. Но почувствовал его волнение, и это как будто придало ему уверенности. Если до сих пор его словоохотливость была чем-то вроде барахтания утопающего, теперь инициатива в разговоре перешла в его руки. Кроме того, Корелл был рад, что не затронул скользкую тему, которую развивал инспектор Росс в участке.

– Я вижу, вы разволновались, – осторожно начал он. – Поверьте, у вас нет для этого ни малейших оснований. Я прекрасно осознаю секретность интересующей меня темы и не намерен посвящать в нее тех, кто до сих пор не был посвящен. Но вы должны меня понять… или нет… Даже если я не вправе требовать от вас понимания… было бы профессиональной ошибкой с моей стороны не поговорить с вами о Тьюринге, поскольку ваша совместная работа тоже может иметь отношение к его смерти. Насколько я понимаю, он был исключительно ценный специалист…

– Вы ступили на скользкую дорожку, молодой человек, – перебил Корелла Пиппард. – Вот и все, что я могу вам сказать.

– Возможно. Но дело в том, что сегодня утром я сидел в архивном зале Королевского колледжа и читал его сочинения, и вот…

– Вот как? – удивился Пиппард.

– …мне запала в память одна его мысль, – продолжал Леонард. – О том, что социально и политически благонадежные люди крайне редко открывают в науке что-то новое.

– Что вы этим хотите сказать?

– Алан Тьюринг написал это в связи с рассуждениями о том, какие именно машины могут имитировать мыслительный процесс. Он полагал, что важнейшей предпосылкой творчества является выход за рамки, возможно, в форме ошибки или оплошности… Тот, кто всегда рассуждает последовательно и правильно, не придет ни к чему новому. Тот, кто идет проторенными путями, не обладает интеллектом в строгом смысле этого слова. Или тот, кто следует заведомо просчитанным алгоритмам, если мы говорим о машинах. Поэтому Тьюринг и закладывал в свои программы генератор случайных чисел. Они не были логическими на сто процентов, иногда очередное действие определял случай – своего рода механический аналог свободной воли. Даже если последнее сравнение чересчур смелое… Тьюринг изначально предусматривал в машинах источник иррациональности.

– Не понимаю, куда вы клоните, – отозвался Пиппард.

– Я только хочу сказать, что наш мозг – своего рода русская рулетка. Мы то и дело совершаем глупости. Но именно они – предпосылка к тому, чтобы мы шли дальше.

– Давайте ближе к делу!

– А дело в том, что я ни в коей мере не намекаю на то, что ваша боязнь оступиться или совершить ошибку парализует свободную волю, – продолжал Корелл. – Я просто хочу напомнить, что Алан Тьюринг был не совсем обычным человеком, точнее, находился за рамками общепринятых норм. Вы согласны? Сам способ его мышления отличался от обычного. Тем самым он рисковал – и, как следствие, совершал ошибки. Играл в русскую рулетку – и доигрался…

– Все еще не понимаю, на что вы намекаете.

– Ни на что. Кроме того, что нам очень важно как можно больше знать о его жизни. Случалось ли в ней нечто из ряда вон выходящее? Не совершал ли Алан Тьюринг каких-либо неожиданных и рискованных поступков? Или, может, их совершал кто-то другой и это стало причиной принятого им рокового решения? В одном из своих писем он писал…

– Писем? – перебил собеседника пораженный Пиппард.

– Ну… скорее это набросок письма, – поправился Леонард.

На какое-то время он снова смутился и потерял уверенность. Ну зачем ему понадобилось впутывать сюда еще и это письмо?

– И этот набросок при вас?

– Нет, конечно…

– Где же он?

– В участке.

– Вы встречались с Фарли и Сомерсетом, если я правильно понимаю?

– Да… – Вопрос застал Корелла врасплох. – А откуда вам это известно?

– Я тоже неплохо информирован, как видите.

– Никогда в этом не сомневался.

– Я даже знаю, что Сомерсет настоятельно просил вас передать ему все бумаги, которые вы нашли в доме Тьюринга.

– Я сделал это.

– Неужели?

– Ну… это набросок и в самом деле не стоит того…

– Чего?

– Чтобы так из-за него горячиться.

– Разве? Кстати, как себя чувствует ваша тетя?

Корелл почувствовал себя окончательно выбитым из колеи.

– Тетя? – переспросил он.

– Она выздоровела?

– Но она…

«И не болела», – хотел сказать Леонард. Но вместо этого так и застыл на стуле. Чувство беспомощности буквально парализовало его. Ни с того ни с сего он заявился в квартиру к этому человеку, чтобы выпытывать у него государственные тайны, – можно ли представить себе большую глупость? Корелл был настолько ошеломлен этим внезапным прояснением, что совершенно перестал следить за поведением Пиппарда.

Между тем профессор, напуганный неожиданным известием о существовании письма, лихорадочно соображал, что ему делать дальше. Он не знал, о каком документе идет речь, но последний мог представлять собой серьезную опасность в руках игрока и авантюриста, каким теперь представлялся ему молодой полицейский.

– Спасибо, что уделили мне время. – Слова Корелла вернули Пиппарда к действительности. – Очевидно, я допустил ошибку, побеспокоив вас. Мне пора идти.

Должен ли был Пиппард его удерживать?