Искушение

От этого внезапного взрыва ярости у меня широко раскрываются глаза, а сердце начинает бешено колотиться. Она так безудержна, так неукротима, что – я это чувствую – грозит разрушить баррикаду, которую я выстроила у себя в голове. По стене разбегаются трещины, она дрожит.

– Хадсон? – с трудом выдавливаю я из себя. – Что ты…

Но он еще не закончил, и его голос – и его брань – с каждой секундой звучат все более и более по-британски.

– Кончай нести эту хрень, ты, долбаный урод! Ты полоумный ублюдок, как ты мне надоел, говнюк!

Стена дрожит опять. На ней появляются новые трещины, и я отчаянно пытаюсь их залатать и успокоить его.

– Хадсон, Хадсон.

Он игнорирует меня. Ходя туда-сюда перед столом библиотекаря, он продолжает осыпать бранью Джексона – который даже не подозревает о том, что его старший брат только что обозвал его долбаным уродом.

Джексон встает и в тревоге смотрит на меня – надо думать, трудно не заметить, что что-то не так, раз я бегаю за Хадсоном по передней части зала библиотеки. Видно, что Джексон пытается придумать, как сразиться со своим братом, не задев меня, но это ему не удается… потому что единственное место, где действительно обитает Хадсон, – это моя голова.

Увидев, что Джексон хочет что-то сказать, я делаю ему знак помолчать. Не хватало ему еще сказать что-нибудь такое, что взбесит Хадсона сильнее.

Ему это явно не нравится, но он кивает и медленно разжимает кулаки. Убедившись, что он ничего больше не скажет, я поворачиваюсь и подхожу к Хадсону.

– Остановись. Посмотри на меня. – Я кладу руку ему на плечо. – Да ладно тебе, Хадсон. Сделай глубокий вдох и посмотри на меня, хорошо?

Он резко разворачивается, и я вижу на его лице такое неистовое бешенство и такую боль предательства, что, невольно спотыкаясь, делаю два шага назад.

Не знаю, в чем тут дело: в том, что я споткнулась, или в выражении моего лица, но что бы это ни было, это заставляет Хадсона опомниться. Он не извиняется за свою вспышку, не пытается ее объяснить. Но перестает ругаться и теперь уже не выглядит так, будто хочет разнести всю библиотеку – и разорвать Джексона на куски. Отойдя к окну, он садится в одно из кресел спиной ко мне.

Я поворачиваюсь и вижу, что Джексон пристально смотрит на меня, и в глазах его читается нечто такое, отчего у меня по спине пробегают мурашки. Нет, не потому, что я боюсь его – Джексон ни за что не причинит мне вреда, – а потому, что сейчас он кажется таким далеким, отстраненным, и я не знаю, что с этим делать.

– Прости, – шепчу я. – Я не хотела делать тебе больно. Просто трудно не обращать внимания, когда кто-то закатывает сцену у тебя в голове. Я бы очень хотела проигнорировать ее, и еще больше мне хочется, чтобы Хадсона вообще не было в моей голове. Но он там есть, Джексон, и я стараюсь, правда, стараюсь.

От этих слов лед в его глазах тает, все тело расслабляется.

– Я знаю. – Он берет меня за руку и притягивает к себе. – Тебе сейчас нелегко. Мне бы хотелось снять с тебя этот груз.

– Ты не обязан этого делать.

– Я же твой суженый. – Похоже, он слегка задет. – Если это не обязан делать я, тогда кто?

– Это моя забота, – шепчу я и, встав на цыпочки, легко-легко целую его в губы. – Ты только оказываешь мне моральную поддержку.

Он удивленно смеется.

– Я впервые играю подобную роль.

– Не сомневаюсь! И как тебе это?

К его чести, он задумывается до того, как сказать:

– Мне это не нравится.

Я изображаю на лице шок, но он только смеется. Затем говорит:

– Так ты хочешь послушать про горгулий или нет?

– Конечно, хочу.

Джексон ведет меня обратно к столу, мы садимся снова и беремся за книги, которые начали читать до вспышки Хадсона.

– Горгульи стары – хотя и не так стары, как вампиры. Никто не знает, как они были созданы… – Он замолкает и думает. – Во всяком случае, этого не знаю я. Я знаю, их не существовало до Первой Большой Войны, но к моменту начала Второй они уже были. Имеются разные версии их происхождения, но мне больше всего нравятся те, которые гласят, что их сотворили ведьмы и ведьмаки, надеясь, что это спасет их и обыкновенных людей от еще одной большой войны. Некоторые утверждают, что они использовали темную магию, но я никогда в это не верил. Я всегда считал, что они попросили помощи у высших сил, и именно поэтому горгульи всегда были хранителями и защитниками.

Хранители и защитники. Эти слова накрывают меня, проникают в мои кости, текут по моим венам – потому что я чувствую, что так оно и есть. Это как мой дом, который я искала всю жизнь, хотя и не подозревала об этом.

– А что именно мы должны хранить и защищать? – спрашиваю я, чувствуя, как забурлила кровь.

– Саму магию, – отвечает Джексон. – И все кланы, которые пользуются ею, каждый по-своему.

– Стало быть, речь идет не только о магии ведьм и ведьмаков.