Читаем Искупление полностью

Я даже представить себе не мог, что существуют такие капотики. Те, кто, подобно мне, видит женщин высшего качества лишь как драгоценности в витрине ювелирторга, не могут быть реалистами в мечтах и творениях своих. Они вообще мало внимания уделяют одежде женщины, думая более о ее лице, о цвете ее глаз и волос, а в особенно смелых мечтах о ее скрытых под одеждой запретных местах, служащих наградой лишь счастливцам. Между тем у женщин высшего качества существующие реально и лицо, и глаза, и даже призовые места украшены платьицами, капотиками, трусиками и прочими предметами туалета, как ювелир украшает алмаз или слиток золота. Действия Романовой были вполне обдуманны и целенаправленны. Понаблюдав за эффектом, который она на меня произвела в этом капотике, Романова скрылась за ширмой и вернулась с бутылкой настоящей московской водки, о существовании которой я совсем забыл в военной суете и бедах. Откупорив бутылку, она смочила водкой кусок бинта и велела приложить компресс к губам. Почти сразу же полегчало, и постороннее от лица было отнято, но опять начали болеть язык и зубы, на которые проникла водка. От боли мне стало приятно, потому что все, что далее происходило, воспринималось мной как бы в безвоздушном эфире. Отняв компресс ото рта, я с Романовой чокнулся гранеными стаканчиками, закусывали мы настоящими московскими шпротами. Мы выпили два, нет, четыре граненых стаканчика. После этого Романова вдруг заплакала и начала говорить, как она глубоко несчастна и как ей надоели немцы, которые, по ее словам, совершенно не умеют красиво видеть жизнь. «Меня считают распутной немецкой сукой, а ведь я это сделала, чтоб спасти свою маму, которой, как жене партработника, грозила смертная казнь. И даже сама мама, ради которой я пожертвовала своей честью, не понимает меня». Мы выпили пятый, уже из второй бутылки, и Романова, заливаясь слезами, отчего красивое лицо ее несколько попортилось, сообщила мне доверительно, почти на ухо, как ей отвратительно лежать в постели с теми, от которых пахнет не по-русски сладко и гадко – ликерами и шоколадом. «И рот у них неживой, мятный, и они более за грудь щипаются, за попку, чем удовлетворяют желания. Вся грудь и попка у меня в синяках». И показала мне грудь, расстегнув кружевной заграничный лифчик. Замечательная грудь ее с розовым соском настоящей блондинки действительно была в синяках.

– А какой муж у меня был! – продолжала причитать сквозь слезы Романова. – Витя... Петлицы синие, два кубаря... Атлет, поднимал меня как пушинку. И всю исцелует, всю исцелует. Как хочется мне вновь почувствовать настоящий запах изо рта русского мужчины... Поцелуи с водкой, с лучком и селедкой.

Мы поцеловались. Прямо к моим губам, разбитым немецкой плеткой, прижался ее ротик и отлепился лишь для того, чтоб сказать:

– Сними с меня трусы.

Эта высшая игра женского артистизма словно опять шибанула меня по голове плеткой, однако вогнав не в боль и страх, а в восторженную какую-то силу, почти дикую, наподобие той, какая владела мной во время голода, – желание убить и сожрать птичку. Легкие женские трусики красавицы Романовой вдруг показались мне птичкой, а кружева – перьями. Я метнулся вперед, поймал на гладких бедрах, но не снял их, а убил, то есть разорвал. Мои же грубые брюки красавица Романова бережно расстегнула своими умелыми пальчиками. После этого она, как девочка, как дочка, уселась на колени мне, хромому крестьянину Чубинцу. Дальнейших подробностей не помню.

Знаете, некоторые мужчины, подвыпив, любят в компаниях вспоминать разные подробности. Но ведь никаких подробностей в этом деле нет, особенно когда все по-настоящему. Конечно, если ты при этом замечаешь, который теперь час и кончился ли дождь за окном, то подробности имеются, но тогда этого нет. Мне и самому подобное приходилось испытывать с подробностями, то есть, по сути, просто совершать совместно с женщиной, женой ли, не женой ли, физическое действие, недаром именуемое в медицинской, педагогической и прочей скучной литературе – «половой акт, половое действие». Но то, что свершилось со мной в первый и последний, к сожалению, раз, под понятие «действие» не подходит. Действие – это нечто, имеющее начало, конец и середину. То же, что я испытал, было из одного куска, и где в нем было начало, а где конец, определить невозможно, пока оно существовало. По исчезновении же тем более никаких подробностей припомнить нельзя. Что может припомнить пришедший в сознание? Либо тьму, либо свет. А какие же тьма или свет подробности? Они и на части-то не делятся.

Перейти на страницу:

Похожие книги