Исключительно твой

— Похоже, меня… — звучит за спиной знакомый… знакомый, мать его, голос. Мерещится она мне, что ли? Оборачиваюсь и… Если это и мираж, то очень натуралистичный. Картинка такая, что бьет под дых. Красотой. Совершенством форм, безупречностью линий… Как привязанный шагаю к ней. И натыкаюсь на такую панику во взгляде, что невольно на миг замедляюсь. «Что?» — спрашиваю безмолвно. Глаза Афины в ответ кричат — «Держись от меня подальше!». Ни черта не понимаю. Откуда в них этот ужас? Шок — ладно, я и сам еще до конца не пришел в себя от такой встречи, но ужас… Чем вызван ее ужас?

— Афина? Марат… — Звучит голос Коваленко, выходящего нам навстречу. Афина вздрагивает. Опускает ресницы и незаметно выставляет перед собой руку, будто умоляя меня о… чем? — Доброе утро.

Афина открывает глаза, и я вижу перед собой абсолютно другого, совершенно мне не знакомого человека.

— Доброе утро. Господин Коваленко… Господин… Панаев? — вопросительно приподнимает бровь.

— Марат Маратович, — улыбается Владимир, подходя к Афине чуть ближе, чем я бы ему позволил. Впиваюсь в ее лицо. Что общего у нее с Коваленко? Почему он ужом вокруг нее вьется?

— Я полагала, у меня встреча с вашим… отцом?

— Проекты, которые нам предстоит обсуждать, веду я. Пройдемте? — указываю на дверь. Мои пальцы немного подрагивают, до того хочется ее коснуться. Но я все еще помню застывший в ее глазах ужас. Кому он адресован? Не мне. Это факт. Тогда Коваленко, что ли? Так это после расставания с ним есть шанс «самой скончаться»?

В глазах Афины мелькает понимание. И что-то вроде веселья. Значит, она сложила концы с концами и, наконец, поняла, за каким чертом я приехал в Беляево. Что ж. Значит, Афина в гораздо более выигрышном положении. Я вот, например, до сих пор ни хрена не соображу. Кто она? Что их с Владимиром связывает? Тот давно и крепко женат. У него уже дети взрослые. А она явно не из тех женщин, которые согласились бы на роль любовницы. Или я в ней фатально ошибся. Кошусь на Коваленко. На то, как собственнически и покровительственно он держится, хотя Афина всем своим видом дает понять, что ей ни черта из этого набора не надо. И закипаю. Швыряю папку с документами на стол.

— Так с кем я имею дело? — сощуриваюсь. И да, вопрос звучит, конечно, двусмысленно. Для нас с Афиной — так точно. С трудом гашу злость, которая становится лишь сильней от того, как безупречно, не в пример мне, она сама держится. С каким гребаным достоинством… Демонстративно скольжу по ней взглядом. Еще раз для себя отмечаю выбранный ей наряд. Я не знаю, как это сочетается, но мне пипец как за нее гордо, вместе с тем как ревниво. Я и на месте-то остаюсь лишь каким-то чудом, ведь на самом деле больше всего мне хочется заявить на нее права.

— Извините. — Склоняет голову. — Я думала, меня представили… — беглый взгляд на Коваленко.

— Мой косяк, — оскаливается тот, — Афина Алфеева, моя… — лицо Афины каменеет, — давняя знакомая и фэшн-директор…

Это все, что я успеваю услышать, прежде чем шум крови в ушах перекрывает собой все другие звуки. Пальцы конвульсивно сжимаются. Я буквально в шаге от того, чтобы заткнуть это коваленковское «моя» ему обратно в глотку. Но когда я уже привстаю, готовый на него броситься, на мое бедро ложится ее рука. И я остаюсь на месте. Потому что проснувшийся во мне зверь присмирел, тычась в эту маленькую ручку оскалившейся мордой.

ГЛАВА 8

Афина

Ничего нереальнее этих переговоров в моей жизни еще не происходило. Даже та встреча с фотографом, после которой меня, шестнадцатилетнюю выпускницу интерната, пригласили на работу в Париж, и я попала из смрадной абсолютно бесперспективной нищеты, да, тоже в бедность (начинающие модели жили в тесных коморках по пять человек на какие-то двести евро в неделю), но в бедность модную, в софитах и перспективах… Так вот даже тогда у меня не возникало сомнений, что это происходит со мною на самом деле. Потому что мне самонадеянно казалось, будто я это заслужила. Потому что иначе просто не могло быть. Потому что я какая-то совершенно особенная. Потому что мне уготована отдельная, не такая, как у других интернатских девчонок, красивая жизнь, которая обязательно ждет меня впереди, лишь прояви терпение. Наверное, шестнадцатилетней я была гораздо более самоуверенной и дерзкой, чем теперь. Или та ситуация в принципе несравнима с этой. В любом случае прямо сейчас я не могу отделаться от ощущения абсолютной нереальности происходящего. Ведь если мыслить логично, какие у меня были шансы познакомиться с таким мужиком, как Марат, в забытом богом детском лагере? Какие шансы, что сидящий передо мной мужик в шикарном костюме ручной работы, искушенный, наверняка избалованный и деньгами, и бабами, и тот обходительный, влюбленный по уши мальчик в кепке и рваных шортах — один человек? А какие шансы встретить этого персонажа дважды?

Да не было этих шансов! Не бы-ло!