Исключение

– Нет. Но прижимается ко мне, когда мы фотографируемся.

– Господи, какой ужас! Теперь я не понимаю, зачем тебе…

– Лидия, это ведь мелочи. И то, что незнакомые люди просят меня их укусить, и эти пошлости, и тонны писем, которые получают мои агенты… Это небольшая цена за интересную работу.

– А папарацци?

– И это тоже, – Андерс вздохнул. – В конце концов, я всегда могу вернуться в Стокгольм и побыть в тишине.

– Я бывала на звездных мероприятиях на прошлой работе. Но это такая фальшь, такое самомнение и тщеславие… Знаешь, до встречи с тобой я думала, что знаменитости и папарацци достойны друг друга. Они образуют симбиоз, как большие рыбы и моллюски, которые живут у них во рту.

– Лидия, я же ем!

– Какой ты впечатлительный! – она откусила большой кусок.

– То есть ты невысокого мнения об актерах?

– Не знаю. Скорее, я невысокого мнения о тех, кто высокого мнения о себе.

– По-твоему, все должны быть закомплексованными?

– Не перевирай мои слова. Это две крайности. Я знаю, что люди много работают, чтобы подняться на вершину. Плюс талант, обаяние, внешность. Но это не дает им права считать себя лучше других.

– Разве я такой?

– Нет. Не знаю. Просто во всей этой истории с фанатами, автографами и журналистами есть какая-то… снисходительность.

– Вот как? И что я должен делать? Не выходить на публику? Всем отказывать? Отрастить пивной живот, чтобы моя физическая форма не оскорбляла чужих чувств?

– Но ведь ты демонстрируешь голый зад миллионам, и не говори, что тебе это не нравится!

– Ты видишь в моих работах только голый зад?

– Почему, есть еще и скульптурный торс! И нечего после этого жаловаться на фанаток!

– Я снялся в десятках фильмах. И в некоторых играл совершенно не сексуальных персонажей. Это было глубокое, серьезное кино. Работа для души. Но меня взяли в интересный, неформатный сериал по кассовому каналу с огромной зрительской аудиторией. И хорошими, заметь, гонорарами. Такой шанс выпадает один на миллион. И мне надо было отказаться только из-за голого зада? Да мне вообще плевать, есть там обнаженные сцены или нет!

– Чего ты кричишь?!

– Потому что ты ставишь меня в один ряд с тупоголовыми нарциссами!

– Я не считаю тебя нарциссом! Я сказала, что такие бывают. Какая разница, что я думаю?

– Я не хочу, чтобы ты внушала моему сыну, что я самовлюбленный придурок!

Андерс резко встал и размашистыми шагами подошел к дивану.

– А я не хочу, чтобы моего сына окружали папарацци и озабоченные фанатки его отца! Чтобы он считал, что это нормально, когда вокруг трутся сотни незнакомых женщин!

– Может, стоило подумать об этом, когда ты сама терлась об меня?!

– Пошел ты к черту, Норберг! – Лида встала и направилась в свою комнату. – И чтобы ты знал: не прошло и минуты, чтобы я не жалела о той ночи!

Она с силой захлопнула дверь и услышала, как в ответ хлопнула дверь Андерса.

Ее колотило от гнева. А ведь Виталик предупреждал, – хотя она прекрасно понимала сама, – что Андерс из другого мира. Он публичный человек, а это диагноз. Публичные люди должны возложить на жертвенный алтарь семью, личную жизнь, близких людей. А она не собиралась становиться жертвой. И тем более жертвовать ребенком.

Лида металась по комнате, пытаясь избавиться от яростной дымки в голове. Но замкнутое пространство выводило ее из себя еще больше. Она не помнила, когда так бесилась в последний раз. Лида привыкла считать себя флегматиком.

Бег. Кроссы в спортшколе всегда как следует прочищали мозги. После пары километров слышишь только ритмичный шорох подошв и собственное дыхание. Минута-другая на переодевание, и Лида выруливала из гаража в направлении Гриффит-Парка.

Вернуться в Россию?.. Глупо. Остаться? Нужно жилье. Две спальни. Хотя бы одну поначалу. У Андерса она не возьмет ни копейки. Хочет быть папой – пусть оплатит частную школу или колледж. И машину, надо вернуть машину. Не прямо сейчас, пока не возьмет другую… Жилье. Московская квартира дает почти полторы тысячи долларов в месяц. Сколько стоит здесь – неизвестно, но не обязательно ведь Лос-Анджелес. Это дорогой город. Есть и уютные северные штаты. Подальше от папарацци. И от него. Миннесота, кажется. Надо посмотреть, сегодня же. Потом удаленная работа. Если поднапрячься – тысячи полторы. Ну, семьсот-восемьсот точно. Жить можно. А после родов можно поискать работу здесь.

Дыхание стало сбиваться, и Лида остановилась. Раньше она бы пробежала больше. Она отдышалась и медленно побрела назад. Икры с непривычки гудели. Собственная слабость вызвала у нее смесь досады и презрения к себе. Она вытерла пот со лба и ломанулась вперед, изо всех сил отталкиваясь ногами от земли.

– Лидия! ЛИДИЯ!!!

Она узнала голос Андерса, но не обернулась. От обиды жгло глаза.

– Стой! – он поравнялся с ней, ухватил за локоть и заставил остановиться.

– Отпусти, мне больно!

– Прости.

Она стояла и тяжело дышала.

– Я весь парк обегал, пока тебя нашел.

– Откуда… Откуда ты знал, что я здесь?

– Твоя машина припаркована у входа. Ты в своем уме? Ты хочешь потерять ребенка?

– Небольшая пробежка.

– Ты носилась, как чокнутая! Я еле тебя догнал! Слушай, извини, что накричал на тебя.

– Мне плевать.