Искажение

Вчера я расспрашивал о тебе знакомых. Они очень удивлялись, что я вернулся из Ремарка и вместо того, чтобы «заняться чем-нибудь приятным», пытаюсь отыскать тебя. Я звонил и писал всем, кто только приходил мне в голову. В конце концов одна женщина, давняя моя и мамина знакомая, сказала, что вы жили где-то в другом месте, но весной вернулись в Рамму. «Вроде бы Нина купила квартиру в Южном Захеме, недалеко от площади Свободы», – доверительно сообщила она мне, и я пришел сюда.

Я не мог заснуть, несмотря на усталость после перелета. Мешал затхлый воздух в пустой квартире, мешала тишина, удобная кровать и чрезмерная безопасность. У меня дрожали руки, когда я принимал снотворное, но даже оно не помогло. Я вскочил в пять утра и не смог снова уснуть – может, потому, что мне снились дурные сны или я слишком много думал о нашей встрече.

Я брожу по этому району уже два часа, постепенно теряя надежду. Но одна лишь мысль, что ты за одним из этих темных окон, за размалеванной спреем бетонной стеной, доставляет мне радость. Я хочу, чтобы ты знал – я всегда помню о тебе, даже если люди станут говорить, будто я тебя забыл. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя любимым.

Днем мы с отцом сидим в кухне и обедаем купленной в супермаркете едой – рублеными котлетами, картофельным пюре и морковкой с горошком. Не так уж плохо, хотя и не особенно вкусно – в мясе ощущается картон. В самый раз, чтобы двое мужчин, которым не хочется заниматься готовкой, утолили первый голод и могли спокойно поговорить.

Отец в сотый раз извиняется, что не пришел вчера на аэродром. Сообщение о моем прилете он получил на озере Грени, когда отвозил мать в санаторий. Он не сказал ей, что я приехал в отпуск, и она очень удивилась, когда он заявил, что у него есть важные дела и он не может провести с ней даже несколько часов. Какие важные дела могут быть у моего отца? Разве что новая серия почтовых марок.

Поев, мы перебираемся к телевизору, по которому показывают повторение матча. В руках держим банки с крепким пивом, медленно, глоток за глотком, потягивая коричневую жидкость. Я приглушаю голос комментатора, и начинают немилосердно тикать старые часы с кукушкой. Немного пива выливается на расшитую цветочками скатерть, и я вскакиваю за тряпкой.

– Оставь, Маркус! – хватает меня за руку отец.

– Но, папа, у тебя из-за этого пятна будет полно проблем. Мама тебе житья не даст.

– Мамы здесь нет, – с некоторым удовлетворением в голосе говорит он. – Так что можем наконец делать, что заблагорассудится. – Слова его звучат настолько неуместно, я даже раскрываю рот от удивления. – Лучше расскажи, как там. Все, что захочешь. Мне интересно, каковы из себя эти ремарцы. И про свою девушку и товарищей тоже. Вам очень тяжело, когда вы идете в патруль?

– Сложно объяснить, папа. Даже не знаю, с чего начать.

– Догадываюсь, сынок. Но рассказывай – хотя бы послушаю твой голос.

Каждый, с кем я говорю, спрашивает, как там. А я отвечаю общими фразами, что там жарко и немного дико, что жители Ремарка крикливы, но даже в чем-то симпатичны, и что они неистово сражаются друг с другом, а мы не даем им друг друга перерезать. В подробности не вдаюсь, чтобы не вызывать в памяти затаившиеся в мозгу картины. Но сейчас все иначе.

Я стараюсь, чтобы отец увидел горы мусора у дороги, услышал доносящееся из храма Аполлона пение, почувствовал запах пряностей, пустыни и городского рынка. Я рассказываю о похищении мэра Хармана и нашей спасательной операции, когда мы пробивались сквозь стены. Я говорю о резне служительниц храма, о разъяренной толпе перед мэрией, которая хотела завладеть запасами со склада, и об убийстве Джошуа Кальмана в доме двоюродного брата Гарсии. Повествование выглядит довольно сбивчивым, но отец внимательно слушает и не задает глупых вопросов.