Искажение

Вряд ли стоит ждать и дальше. Неизвестно, что случится завтра, и не следует откладывать все на потом. Если где-то в мире и применимо изречение «carpe diem», то наверняка там, где идут бои. Наверняка здесь, в Ремарке, а в особенности в пустыне Саладх, которая не блещет красотой – в отличие от Неми Сильберг.

К вечеру мы понимаем, что нам нужна разрядка. Возможно, мы выбрали для этого не самый подходящий способ, но, по крайней мере, от него есть хоть какой-то толк. Думаю, что, если бы я тогда увидел выскакивающих из пикапа партизан Гарсии и застрелил нескольких в бою, было бы лучше. Теперь же одно лишь осознание того, что мы могли попросту взлететь на воздух, только прибавляет злости. Накапливающееся чувство безысходности рано или поздно нас убьет. Грязная, гребаная война.

Мы стоим напротив нужника, за дырявым сараем, в котором устроили казарму. Олаф Инка курит, стоя на страже за углом, а мы с Труманом, Гаусом и Водяной Блохой не сводим глаз с обитой фанерой деревянной двери, за которой сидит старший рядовой Бенеш, мучитель малыша Альбина. В руках у нас палки и куски досок, из которых мы вытащили гвозди, – все это мы собрали заранее, дожидаясь удобного случая.

Каждому рано или поздно приходится идти по нужде.

Я вижу, что Гаусу не терпится. Он крайне возбужден и наверняка воображает, что через секунду врежет кому-то по морде во имя благородной цели. Узнав, что речь идет о Бенеше, он улыбнулся до ушей. Ему доводилось справляться и не с такими. Но на всякий случай нас четверо.

По моему знаку Вим хватается за разболтанную дверь и дергает ее, вырывая крючок и едва не обрушив конструкцию нужника. На деревянном троне восседает Оскар Бенеш, держа в руках рулон туалетной бумаги. Лысая голова и красная от солнца рожа, не пораженная вирусом интеллекта. Он таращится на нас, разинув рот, а спущенные штаны не позволяют ему вскочить и сбежать, даже если бы он захотел.

– Вы чего, блядь? – с трудом выдавливает он.

– Ты там срешь или уже закончил? – вежливо интересуется Водяная Блоха. – А то, знаешь ли, очередь.

– У нас к тебе кое-какое дело, рядовой, – говорю я, глядя в свинячьи глазки Бенеша. – Дело срочное, и нам некогда ждать, когда ты закончишь. Но можешь не прерываться.

Похоже, он в самом деле не знает, как поступить. Дергает рукой, будто собираясь подтереться, но тут же отбрасывает эту мысль и тупо пялится прямо перед собой.

– Ладно, блядь, в таком случае буду краток. – Я подхожу к нему. – Видишь эти палки, ублюдок? Сейчас мы тебя отпиздим. Так, что неделю ходить не сможешь. Догадываешься, за что?

Мгновение тишины.

– Ребят, я же ничего такого не сделал, – неожиданно пискливым голосом произносит он. – Это какое-то недоразумение.

– Что тебе вчера говорил капрал Норман?

– Кто, блядь? – Он насмерть напуган. – Что вам надо?! Я ничего не сделал, клянусь!

– Подумай немного, Бенеш. Это не такой уж трудный вопрос.

– Да у вас от того взрыва мозги похерачило…

– Труман, Гаус! Вытащите это говно из сральника. И валите его.

Схватка с Бенешем длится недолго. Вскоре он оказывается на утоптанной земле со спущенными штанами и грязной жопой. Рулон бумаги катится в сторону, разматываясь в серую ленту, а мы начинаем работать палками.

Я стараюсь контролировать парней, а в особенности Гауса, который охотно забил бы этого урода насмерть. Охваченный паникой Бенеш съеживается в комок и закрывает руками голову. Давно я не видел перед собой подобного дерьма. Вскоре, однако, я приказываю парням прекратить, иначе последствия могут оказаться трагическими.

Несколько ударов достигли цели. У гребаного садиста кровоточат губы и, похоже, основательно покрыты синяками спина и задница. Он издает негромкий звук – нечто среднее между всхлипыванием и звериным поскуливанием, но меня это мало волнует. Лишь бы он только не получил внутренних повреждений – тогда сержанту нас точно не выгородить.

– Капрал Норман просил тебя вчера, скотина, чтобы ты оставил парнишку в покое, – шепотом говорю я, склонившись над ним. – Ты не стал его слушать, и потому по твою душу явились мы. – Я хлопаю его по затылку, и он еще больше съеживается. – Стоит тебе косо посмотреть на рядового Хокке или пожаловаться, мы снова к тебе придем. Помни об этом, уебок.

Мы выбрасываем палки и медленно удаляемся в сторону казармы. Думаю, Альбину Хокке ничто больше не угрожает, хотя он умолял нас, чтобы мы этого не делали. Если бы кто-то меня спросил, боюсь ли я последствий, я честно ответил бы, что боюсь совсем другого. Мои кошмары никак не связаны с лежащим на земле парнем со спущенными штанами, хотя у меня нет никаких сомнений в том, что я приобрел смертельного врага.

Мой конфликт с Роттом – ничто в сравнении с ненавистью, с какой смотрит на меня Оскар Бенеш. Час спустя мы сталкиваемся в проходе к переделанному в спальню помещению. Бенеш уже привел себя в порядок и не пошел жаловаться Петеру. Сидящий у стены Альбин Хокке наконец спокойно дремлет, опершись о свой автомат. Но если бы взглядом можно было убивать, он упал бы замертво от того, как на него уставился этот мерзавец.