Искажение

Тринадцатая информация: вследствие давления скальных масс два из трех резервуаров «Heart of Darkness», содержащих френическую материю, подверглись разгерметизации, и большая часть френов проникла вовне. Их влияние на пространство-время в данной версии не исследовано в достаточной степени, однако существует высокая вероятность возникновения физических аномалий. Возбуждение френов может привести к возмущению поля Хиггса и локальному распаду вакуума. Записи в памяти Корабля подтверждают, что до старта первой миссии туннельщика катаклизма не произойдет. Однако последовательность событий в разных версиях может отличаться.

Я решаю ничего не говорить парням про аварию корабля и френы. Мой долг – сказать им правду, но, если они узнают, что впустую вырезали целое селение, им будет тяжелее умирать. Корабль исчезнет, но оставит после себя смертоносную субстанцию. Эстер с самого начала запланировала это преступление. Она наверняка знала, что холокост не остановить, но для нее был важен исключительно старт туннельщика. Судьба планеты никогда не интересовала синергетический ИИ.

Потому я никак не комментирую, когда Вернер утешает товарищей, говоря, что мы погибаем за человечество. Я вижу, что перед лицом смерти вся его ненависть куда-то улетучилась. Он думает о том, услышит ли кто-нибудь о нашем самопожертвовании и не забудут ли будущие поколения, чем они обязаны личному составу Дисторсии. Ему хотелось бы, чтобы его фамилия оказалась на памятной доске. А мне остается лишь верить, что ценой крови армаев мы купили миру хотя бы столько времени, чтобы мой сын смог прочитать мои письма.

Никто из нас не знает будущего – даже я после разговоров с Эстер. Я получил обрывки информации, которые лишь вызвали хаос. Однако я знаю, что в нынешней ситуации мы уже ни на что не можем повлиять. Мы можем лишь ждать гигантского зрелища, согласившись быть реквизитом и мысленно повторяя, что находимся в лучшем положении, поскольку знаем час премьеры.

Повстанцы, окружившие базу, готовятся к бою, уже видя в воображении победу, удачный штурм позиций врага. Эван Гарсия расхаживает по палатке, планируя дальнейшие действия – удар по Харману, захват власти в провинции, а затем марш на столицу. В столкновении с подразделениями МСАРР его шансы ничтожны. Если он откажется от партизанской войны, то погибнет в течение недели. Или, вернее, – погиб бы, если бы послушал Остина.

Мы заберем с собой полковника. Заберем его гвардию и множество фанатиков-гадейцев. Мы не будем праздновать победу, но и им не суждено торжествовать после битвы. Наша история с треском захлопывается, всосанная глубоко под землю. Лишь бы все, что случилось в пустыне, оказалось забыто навсегда.

Мы все поднимаемся на крышу. Тяжелораненых затаскиваем наверх. Северин слегка нервничает, что мы столь по-дурацки подставляемся под обстрел, но никто не воспринимает его слова всерьез. Он произносит их лишь по привычке – то же самое говорил бы Голя.

Над пустыней Саладх восходит солнце, освещая войска партизан, которые уже свернули лагерь, грузят снаряжение на машины и слегка беспорядочно усаживаются в них, готовясь к последнему штурму. Мы медленно поворачиваемся кругом, убеждаясь, что со всех сторон происходит то же самое. Эта картина вполне могла бы сломить нас психически, если бы не осознание того, что должно вскоре случиться.

Пурич достает медальон со святым Георгием и вверяет нас попечению убийцы дракона. Благодаря этому кусочку серебра он продержался в Дисторсии до самого конца. Амулеты действуют тем сильнее, чем больше веришь в их могущество.

Те, кто сюда приедет, будут чертовски удивлены. Девять оборванных солдат стоят на крыше здания – единственного пережившего атаку – и смотрят сверху на происходящее. Наверняка они подумают, будто мы сошли с ума, или скорее вообще ничего не подумают. Сержант упрямо повторяет, что, когда они приблизятся на километр, мы должны лечь и стрелять.

– А может, споем полковой гимн? – неожиданно спрашивает Гильде.

– Карстен, да ты совсем ебанулся! – отвечает Вернер. – Мозги отшибло?

Идея не самая лучшая – не потому, что мы не умеем петь, и даже не потому, что мы выглядели бы по-идиотски. Дело в первую очередь в том, что мы едва друг друга слышим, оглохнув от множества взрывов. Мы с Пуричем, может, не настолько, но остальные скорее перекрикиваются, чем переговариваются.

Последние улыбки на лицах. Последние слова перед смертью.

Мы уже впадаем в оцепенение. Никто не говорит без нужды, чтобы не мешать другим. Лишь Северин постоянно крутит головой, наблюдая за действиями противника. Отряды ждут сигнала, готовые стиснуть кулак на горле врага, задушить нас одним лишь страхом. В голове у меня столь полная пустота, что я просто смотрю на солнечный диск.

Пятница, 15 июля, 05.50

База Дисторсия, пустыня Саладх, Южный Ремарк