Человек с зелеными глазами поднес тонкую кисть к своим губам, легко коснулся ими тыльной стороны ладони хозяйки веселого заведения в почтительном поцелуе. Затем повернулся и пошел, не оглядываясь на затронутую его жестом девушку. Чутье в этот миг проснулось и повлекло его по следу.
Он слышал за своей спиной шаги проводившей его взглядом молодой женщины, ибо они зазвучали по утоптанной земле не сразу. Судя по направлению шагов, девушка пошла к палаткам, своему ночлегу, а далее протяжный раскат грома поглотил стук ее каблуков. Отойдя от сгоревших строений, человек с зелеными глазами дал себе отчет в том, что ему было хорошо. Хорошо оттого, что он помог кому-то, живому существу, когда оно потянулось к нему за помощью.
Следопыт повиновался голосу чутья. Он приблизился к той части города, где вдруг мог пригодиться его кинжал для молниеносной схватки с каким-нибудь выскочившим из тени уличным вором, соблазнившимся его дорожным плащом и добротными сапогами. Но размышлял человек с зелеными глазами не о возможности воспользоваться оружием для самозащиты, а об уважении к способным распахнуть хотя бы под давлением горя двери своего сердца людям. Кто сказал, что поделиться страхом, обнажить свою боль значило выказать слабость?
Хотя он чувствовал недобрые взгляды на своём затылке в гуще района с ветхими одноэтажными постройками, никто, ни один отчаянный малый не пожелал присвоить себе его одежду и обувь. Видимо, следопыт двигался слишком свободно и легко, чтобы сойти за обычного по глупости забредшего в такое место человека. Да, нищий район, убогий и жалкий при свете дня, ночью становился опасным. Пожалуй, единственным опасным околотком во всем городе — должны же даже в самом процветающем краю быть такие места!
Проходя мимо калитки самого захудалого из домишек, человек с зелеными глазами нашарил что-то в кармане плаща, но при этом не сбавил шаг. Он отдалился немного, шагнул во двор соседней хибары, рассудив, что если хозяева и заметили его приближение из окон, то сжались от страха в лачуге, желая только, чтобы он не пошел по их души. Следопыт даже услышал резкий скрип тяжелой мебели, которую в спешке придвинули к входной двери в дом, затем — исторгнутые из человеческой глотки мольбы и проклятия на здешнем наречии низшего сословия.
Но следопыт оставил это жилище по правую руку от себя и направился к забору между пятачком земли, на котором оно стояло, и чуть более просторным соседним участком. Чуть, да не слишком, ибо его занимал домишко, у калитки которого следопыт шарил в кармане. Почти бесшумно человек с зелеными глазами перелез через забор, отметил, что дерево во многих местах сгнило и раскрошилось под его весом.
Следопыт ступил на задний двор нужного ему дома. В тишине, едва приминая бурно разросшуюся траву, огородные сорняки, приблизился к этой самой хижине. К ней его и привело чутье из сада графа.
Ящерицей человек с зелеными глазами вскарабкался по стене хижины, а там залег и затаился на грязной крыше настороженной тенью. Пожелал, чтобы искательница приключений покинула свое убежище до того, как с неба пойдет уже основательно грозивший большими массами холодной воды дождь.
Он решил, что искательница приключений спала. Почему бы ей не воспользоваться возможностью отдохнуть, пока весь город не отойдет на покой? На ее месте он дал бы всем погрузиться в сладкие сны, прежде чем вышел воплощать свои задумки. К тому же лишней физической и магической энергии не бывает, а они с избытком пригодятся искательнице приключений этой ночью, — если только следопыт мог позволить себе надеяться, что на этот раз он раскусил замысел непредсказуемой девушки. Да, она спала.
Но схватить ее спящей человеку с зелеными глазами не представлялось возможным, ибо он не верил, что она не защитила место своего отдыха какими-нибудь пакостными заклинаниями, от которых умирали медленно, в мучениях, если только не обращались за помощью к другому колдуну. Следопыт безумно рисковал, когда лез по стене дома и полз по его крыше, но, к своему счастью, не потревожил никаких сплетений сил. Он лишь убедился, и это было более чем предсказуемо, что наложенные на хижину заклятия так же отсекли от внешнего мира и звуки того, что происходило там, внутри, ибо следопыт не услышал ничего, когда приложил ухо к грубому, старому, но, как ни странно, без щелей настилу под собой. Казалось, власть над лачугой поделили между собой одни пустота и холод да, как живо представил следопыт в воображении, отдельные исчезающие намеки на то, что в ней когда-то жили люди.