Ищущий во мраке

После того, как свет О погас, растительность в городах практически исчезла. Деревья и цветы из лесу научились получать энергию из лунного света. Хищники и травоядные теперь шастали в одно время, но куда тише, чтобы не выдать своё присутствие друг другу. Однако городские флора и фауна не имели ни малейшего шанса на выживание. Высокие дома и смог загораживали даже слабый лунный свет, а кошки и собаки были сожраны в числе первых.

Сад при больнице опустел. На месте живописных лабиринтов зелени, что благотворно сказывалась на здоровье больных, раскинулись безжизненные пустыри. Остроконечный забор порос плющом, что не нуждался в большом количестве энергии.

Ноздри обожгло холодным воздухом. «Это не осень и не зима. Просто мир без О. Ничего не поменялось за двадцать с лишним лет».

«Возможно, я последний разумный человек во всей столице… Куда мне идти? Какую дорогу не выбрать, везде поджидают только холод, мрак и трупы…» – эта мысль навила мне ещё одно воспоминание.

***

Когда до моего пятого дня рождения оставалось не так много, матушка позволила мне выйти с ней на улицу, но строго-настрого запретила отпускать её руку, и ни в коем случае не трогать туго затянутый на лице, мешающий говорить шарф.

Момент истины, которого я ждал всю свою недолгую жизнь, наконец, свершился. Мама открыла дверь и мне впервые довелось увидеть лестничную площадку. Напротив нашей квартиры стояла дверь, и ещё одна находилась справа, напротив спуска. Ступеньки были мокрыми и скользкими из-за растаявшего снега, вдобавок к этому, на лестнице не нашлось даже малейшего источника света.

Одной рукой держась за мамину руку, а другой – с трудом доставая до перил, я оказался в подъезде. Около стены стояла метла с ведром и ржавая рама от велосипеда, перед порогом лежала грязная тряпка, о которую вытирали ноги, и которую было бы неплохо сменить.

Холодная металлическая дверь с трудом поддалась маминому хрупкому плечу, и мы вышли на улицу. На ресницы тут же упали первые в моей жизни снежинки. Январские морозы не дотягивали до февральских (по словам родителей), но пробирали до костей ничуть не хуже, в чём я убедился в последующие годы.

Но это был мой первый выход на улицу, поэтому я с восторгом глазел на заснеженные улицы Норвилла: проходящие мимо люди выпускали облачка пара при каждом вздохе, хмурые дворники лопатами сгребали снег в двухметровые кучи. По вымощенной дороге проносились кареты чиновников и повозки купцов; весело гоготала ребятня, катавшаяся на санках по тротуару, мешая всем прочим.

Одно объединяло этих людей: почти все прятали лица за воротником или маской. Та самая красная смерть, что почти не оставляла шанса на выживание, заставляла их (и нас с мамой) это делать. Впрочем, зимой её угроза уходила на второй план, уступая место воспалению лёгких и обморожению.

Были и такие, кто беспечно щеголял с открытым лицом, держа в зубах сигарету. Потом-то я узнал, что в Норвилле табак был предметом роскоши, но вовсе не из-за наличия вредной привычки у большинства горожан. Всё дело в том, что сигаретный дым убивал заразу в горле, и не позволял осесть ей на коже лица. Жертвуя здоровьем в перспективе, курильщики защищались от преждевременной кончины из-за красной смерти.

Спустившись с крыльца нашего пятиэтажного домика, мы с мамой направились, с её слов, на рыночную площадь. В то утро погода особо не бушевала, да и снег перестал идти уже через несколько минут, давая мне возможность глазеть на окружающий мир.

Проходя мимо очередного дома, я заметил человека…

Он сидел по пояс в сугробе, облокотившись на стенку крыльца. Голова его была опрокинута, глаза забиты снегом, а бледно-синяя кожа напоминала мокрое полотенце, оставленное на морозе: скукожившееся, но притом гладкое.

Тогда я ещё не понимал, что впервые увидел труп. Матушка о них не рассказывала и, вспоминая о тех временах, могу сказать, что я даже не подозревал о существовании смерти. Поэтому задал вполне логичный, и единственный верный вопрос:

– Мамочка, а почему дядя сидит в снегу? Ему что, не холодно?

– Нет, Эдгар, ему уже не холодно. Пойдём, не смотри на дядю. Он засмущается, – отдёрнула меня матушка, и мы продолжили идти до нужного поворота.

Но нечто подсознательное, наверно, память предыдущих поколений, подсказывало, что с дяденькой не всё в порядке. «Человек не может вот так запросто сидеть, по пояс занесённый снегом!» – подумал я.

И вплоть до самого поворота я всё время оборачивался, ожидая, что дядька встанет, отряхнётся, и пойдёт по своим делам. Но вместо этого, к дядьке подошла парочка полицмейстеров, что-то пробурчала. Один из них свистнул, и напротив тела остановилась повозка, накрытая заснеженным полотном.

Раскопав труп, полицмейстеры ещё несколько минут спорили о том, как разогнуть замёрзшее тело, пока, наконец, не приняли решение сломать его пополам в спине. Взяв дядьку с двух концов, они бросили его в повозку, под полотном которой… лежала целая горка таких же замёрзших дяденек.