Ищи меня в отражениях

— Не знаю. Может быть, ты мне расскажешь, кем я буду, скажем, через десять лет?

— Ну, с тобой все просто, — сказал я уверенно.

— Да неужели?

— Ну конечно, просто. Ты будешь художницей. Будешь путешествовать по всему миру. Уедешь куда-нибудь… в Париж. Поселишься в этой, как ее?.. Мансарде! Где-нибудь под крышей. Будешь рисовать самые замечательные картины! Так и вижу тебя в драных джинсах, с пятнами засохшей краски на коленках. Разве не прав? — Моя рука прокладывала бороздки на ее плече.

— Откуда ты все это взял?

— Да в книжке какой-то прочитал, не помню уже.

— Возможно, — она закрыла глаза. — А что будет с тобой?

— Со мной тоже все просто. Я закончу восемь классов, поступлю в какую-нибудь шарашку, выучусь на токаря, слесаря или повара — в общем, неважно на кого, — мои пальцы скользнули по Надиной ключице к нежным завиткам на затылке. — В восемнадцать я уже должен начать работать и жить самостоятельно. Поэтому вариантов немного.

Она медленно наклонила голову, повела плечом и замерла в ожидании. Тогда я придвинулся ближе, и пока мои пальцы наматывали шелк ее волос, коснулся губами ее головы.

— А мне кажется, все будет по-другому, — сказала Надя сонным голосом. — Ты красивый, ты этим обязательно воспользуешься.

— Ты мне льстишь.

— Ты же знаешь, что нет.

— Знаю.

— Ты будешь самым красивым токарем или слесарем, — я почувствовал ее ладони у себя на груди и весь напрягся. Ее руки поползли вверх и устроили вихрь в моих волосах.

— Звучит отвратительно. Может быть, поваром?

— Ты любишь готовить? — она подняла бровь.

— Ненавижу!

Сейчас, держа ее холодную ладонь, я не мог поверить, что этот разговор был на самом деле. Я отчаянно тосковал по ней.

— Ты должна вернуться! Слышишь? — я крепко стиснул ее руку. — Пусть не ко мне, просто возвращайся! Не смей уходить навсегда… — я поцеловал ее пальцы, и тут же услышал писк прибора на прикроватной тумбочке. Цифры быстро мигали, стремительно уменьшаясь.

— Что?..

Надина рука выпала из моих ладоней и вяло свесилась с кровати.

— Скорее! Скорее сюда, — я выбежал в коридор. — Врача!

Сергею объяснять ничего не пришлось. Он рванул к лестнице.

Через несколько секунд он появился с доктором. Следом три медсестры катили тележку с медицинским оборудованием.

Я попытался войти в палату за ними, но меня тут же вытолкали в коридор.

Они привезли дефибриллятор…

В начале года на уроке гражданской обороны нам показывали, как с ними обращаться. Мы тогда радовались, что не придется в очередной раз слушать про ядерный взрыв.

Теперь же ядерный взрыв красным грибом поднимался со дна моего сердца и грозил снести взрывной волной. Я пошатнулся и едва устоял на ногах.

Словно почувствовав неладное, показались родители Нади. По моему лицу они сразу все поняли.

Настя метнулась к палате и рывком распахнула дверь. Высокая медсестра схватила ее за руки и заговорила громко и уверенно:

— Все-все-все, дорогая, все позади. Она уже дышит, с ней все будет в порядке.

Маленькими шажками она оттеснила Настю в коридор.

— Доктор делает свою работу, надо дать ему время.

Настя вдруг обмякла. Медсестра подхватила ее под руки и усадила на диванчик.

— Давление нормализуется, — сказала одна из медсестер.

Доктор кивнул и, заметив нас со Стасом на пороге палаты, нахмурился:

— Сергей Михайлович, позаботьтесь о ваших родственниках, пожалуйста, — обратился он к Сергею, оказавшемуся неподалеку. — Через десять минут мы все обсудим.

Сергей сгреб нас в охапку и вытолкал в коридор.

Настя едва могла прийти в себя. Увидев нас, она в отчаянии прошептала:

— Что бы вы там ни задумали, я согласна. Верните моего ребенка!

Глава 42

У Нади произошла остановка сердца. Одного разряда хватило, чтобы вернуть ее к жизни. Временно.

— Сколько она еще продержится? — спросил Стас доктора, когда тот появился.

— Трудно что-либо прогнозировать в данной ситуации. Мы всесторонне обследовали ребенка, но никаких метаболических расстройств, инфекций или признаков интоксикации не нашли. Думаю, у девочки кататония — очень редкий вид депрессии. Но наша больница не оснащена всем необходимым. Диагноз Нади должны подтвердить врачи более высокого класса, о чем я уже неоднократно говорил, — доктор нахмурился, отчего его черные брови слились в сплошную линию. — Откровенно говоря, мне совершенно непонятно, почему ребенок все еще в нашей клинике. Я рад, что могу поговорить в сами лично. Ваша жена… категорически отказывается принимать какие-либо доводы.

— У нее есть на то причины.