Ирка Хортица и компания

— Отец, тебе мало местных девушек? Не всю еще шкуру истыкали? — проворчал Грэйл Глаурунг, Великий Земляной дракон, крепче сжимая алмазные когти на безвольно обвисшем теле своего отца. — Если б ты не был ранен… Если бы Мать-Владычица, да будет воля ее священна, не приказала мне возвращаться сразу… я бы тут камня на камне не оставил! И дерева на дереве тоже! Хватит уже, Отец, пора домой. Для Перводракона найдутся миры… и без неблагодарных человечков!

Небеса разверзлись и отягощенный своей ношей земляной ринулся в провал, за которым покачивались яркие, как огонь, цветы с громадными зубастыми венчиками и сверкала гладь белой, что молоко, реки.

Дым пожарища словно тянулся следом за исчезнувшими драконами, складываясь в гигантские фигуры, закрывающие собой небо: кузнец с молотом на плече, воин с шипастой палицей в руках, низкорослая девчонка в косматой, точно из шкур, одежке. Закатный луч вспыхивал то пламенем в горне, то кровью на руках воина, то алым яблоком в девичьей руке. Но в небо больше никто не смотрел.

— А-и-и-и! — оброненная змеем девушка летела вниз. Столбом стояли светлые волосы, бесстыдно задрались кверху рубахи, закрывая лицо… — И-и-и-и! — земля стремительно приближалась, каким-то чудом запутавшаяся в собственной одеже девушка разминулась с раскаленным железным шпилем и рухнула прямо на пылающую крышу соседнего терема. — И-и-и-и! — с пронзительным воплем она вымахнула из огня, взвилась над крышей, по птичьи спикировала к земле, свалилась в пустую, будто вымершую улочку, и заскакала, сбивая огонь с волос и подола рубахи.

— Вот она, гадина, змеева полюбовница! — из-за угла на громадном гнедом коне выехал один из тех стрелков, что метали стрелы в змея. Отбросив лук, кольчужный воин выхватил тонкий меч. Клинок свистнул, снося светловолосую девичью голову с плеч… и воткнулся в тлеющий воротный столб. Вцепившийся в рукоять воин с грохотом рухнул из седла, испуганный конь пронзительно заржал и понесся прочь…

— Держись, брат! Мы тут! — Добрыня Никитич со всех ног бежал к поверженному, грохотали копыта, из переулков наметом вылетали всадники оружные да кольчужные, братья-богатыри спешили на подмогу.

Только раньше на фоне пылающего огня над спешенным богатырем возникла тоненькая фигурка в ореоле растрепанных светлых волос на вовсе целой, все также сидящей на узких плечах голове.

— Ах ты ж деревенщина, засельщина, только и горазд, что во врага с даля стрелять да девок мечом пластать? Не богатырь ты — быдло! — глаза Маринки Кайдаловны полыхнули как змеев огонь. — Быдло и будь! — и она звучно топнула ножкой в землю. — И ты… и ты… и ты тож! Все вы! Быть вам турами рогатыми по Слову моему, по Велесовой Силе! А ты-ы-ы… — она повернулась к Добрыне, остановившемуся так резко, будто на копье напоролся. — Ты, млад Добрыня свет Ни-ки-тич… — голос ведьмы сочился откровенной издевкой. — Матушки своей сын, батюшки… приемыш. Ты, княжий дядька, Перунов слуга… Ты, посадник новгородский… Девять туров у меня, девять братников… Быть тебе десятым, всем другим атаманом золотые рога! — и снова топнула.

Грохнуло — рухнул сам в себя сгоревший терем, пуская черный дым в небеса. Загремело — гневно рявкнул гром с чистого неба. Загудело — жалобно застонали девять туров и кинулись прочь из города, не разбирая дороги, а впереди бежал самый громадный, десятый, и рога его сверкали золотом.

— Добрынюшка, сокол мой! — протяжно, горестно заголосила Амелфа Тимофеевна.

— Тогда уж — теленочек! — прошептала Маринка, обессилено падая в дорожную пыль.

— Руби тварюку Велесову, она посадника закляла! — перекликались голоса, пешие дружинники бежали со всех сторон, взметнулось копье — приколоть распростертую на земле девушку к пыльной дороге.

— Не сметь! Не тронь ее! Кто мне сына возвернет? — подскочившая боярыня рванула копье из рук дружинника — не слабо, по-женски, а так, как делает умелый воин, выходя безоружным против оружного. Поворот… едва не выломав дружиннику руки, копье перекочевало к боярыне. Перебор в обратный хват… От толчка древком в грудь дружинник едва не улетел в огонь. — Вон пошли! Все вон! — снова взмахивая копьем, боярыня хищно, как степная рысь, повернулась к Маринке. — Тварь! Змеева подстилка! — удар обшитым железом чеботом в бок подбросил девушку над землей. Амелфа вскочила ей на грудь и принялся топтать подметками алых чеботков.

— Сама такая! — только и могла прохрипеть Маринка.

— Врешь, я честная боярская жена! — завизжала Амелфа.

— Так ты теля рогатое, что у нас нынче посадником, еще и в подоле принесла? — захохотала Маринка, сплевывая кровь.

— Как есть гадина, не зубом, так языком укусит! — мысок боярского чеботка снова заехал Маринке под ребра. — Верни мне сына, ведьма!

— Сама такая! — повторила Маринка. — Вот сама его и отверни!