Представьте себе двор, до отказа забитый народом (все-таки лишний повод с соседями поболтать — и гулять идут все), над которым беспрестанно свистят снаряды и грохают бомбочки. Летающие бомбочки — самое страшное, поскольку невозможно предсказать, куда эта штука упадет. Еще веселее трубочки, из которых пускают всякого рода снаряды. Да, я не раз видела такое в Москве. Я только не видела, чтобы их направляли в спины болтающим в сторонке соседям…
Вообще, для москвича в фейерверке важен не шум, а яркие, разноцветные узоры в небе. Для иранской души, втайне хранящей приверженность зороастризму, главное — грохот и пламя.
Объясняют они это просто: «Никакой государственный или исламский праздник без салютов не обходится. А у нас — свои обычаи, и мы против этого правительства. Нам нужен огонь, а не салюты!» Поэтому очень популярны те же бомбочки, огненные фонтаны и бенгальские огни (каждый старается взять в руку минимум штук пять одновременно).
Меня потащили во двор, чтобы все рассмотреть поближе. Вначале я только слушала сквозь грохот канонады воспоминания Фатимы о временах Ирано-иракской войны и бомбежках. Потом начала ощущать, что война эта не так далека, как кажется: одна из бомбочек взорвалась чуть не под ногами. Самое забавное, что народу — и старому, и молодому — на все плевать. Смеются, веселятся и детей с собой тащат — не понимают, что ли, что так и убить может?
Фатиме, болтавшей с соседями, было тоже очень весело, пока очередной снаряд не угодил ей аккурат в плечо. Так мы домой и вернулись: на манто — серое пятно, на плече — здоровенный ожог…
Часть фейерверков расстреливают довольно быстро и недостаток шума пытаются возместить громкими криками. Кто-то жмет на гудок автомобиля, кто-то врубает на полную катушку магнитолу, и на всю улицу разносится очередная песня Араша (да, он и в Иране очень популярен).
Наверное, смеяться над иранской молодежью не стоит. Чахаршамбех-сури нынче превратился в своеобразный протест: против жизни, которая превращает тебя в старика, хотя ты еще молод, и против запретов. Молодые люди танцуют на улицах, целуются в машинах и пьют, пусть и не в открытую. Полицейские заполняют город, но предпочитают стоять в сторонке. Вмешательство в эту ночь — себе дороже. При этом по официальным телеканалам о том, что творится в этот вечер в иранских городах, — ни слова. Зато на следующее утро журналисты пустят в эфир всевозможные репортажи о раненых и пострадавших в результате «языческого празднества» и не преминут предложить молодежи развлекаться как-нибудь по-другому.
Пережившие Чахаршамбех-сури собираются на Норуз в семейном кругу. В заранее объявленную минуту все должны сесть вокруг хафт-сина, желательно взявшись за руки. Как Новый год встретишь, так его и проведешь — эта примета международная. Из телевизора льется барабанная дробь и звон литавров — народная мелодия, под которую Норуз приходит уже не первое тысячелетие. После этого все друг с другом целуются, обмениваются пожеланиями здоровья и счастья или произносят молитву.
В первый день Нового года к столу подают особое блюдо — «сабзи-поло» — рис, приготовленный с разными травами, а также специальным образом поджаренную рыбу.