Иранская мина

– У настоящего репортера должен быть основательный багаж умений и талантов, – неопределенно ответил Сосновский, продолжая рассматривать женщину через стекло бокала. Он намеренно то поднимал его, то опускал, демонстративно рассматривая ноги журналистки.

– А ведь вы не так пьяны, как пытаетесь мне это показать, – выпустив струйку сигаретного дыма, заметила Элизабет. – И ведете вы себя, как кот возле птицы, попавшей в силки. Она трепещет, бьется, а улететь не может. Поэтому можно не спешить, растянуть предвкушение сладкой трапезы. Но что-то мне подсказывает, что вас волнуют не только мои ноги.

Сосновский расплылся в нагловатой ухмылке:

– Мадам, меня волнуют не только ваши ножки, чулочки и другие элементы вашего роскошного белья. Я готов рассыпать у ваших ног ковер из роз…

Женщина вскинула брови:

– Чтобы я исколола свои ноги об их шипы?

– Я готов ощипать каждый бутон, чтобы ваши ножки ступали только по розовым лепесткам. Я готов ощипать каждый ваш бутон, припадая губами и лаская дыханием лепестки вашего тела…

Сосновский поставил бокал на столик, поднялся и не спеша подошел к женщине. Он уселся на подлокотник ее кресла, провел рукой по женской щеке и приподнял лицо Элизабет. Он медленно наклонялся к ее лицу, мысленно убеждая себя, что целовать курящую женщину все равно приятно, ведь она женщина. Хуже, если от нее пахнет потом, но Элизабет, кажется, следит за своим телом. Он мягко коснулся губами уголка ее губ, его чувственные пальцы скользнули по ее щечке и коснулись розового нежного ушка. Он трогал, изучал губами ее лицо, губы и пальцами медленно спускался с ее лица на нежную длинную шею, чтобы оттуда уже переместиться в вырез платья. Главное – следить за ее дыханием, эмоциями и сердцебиением. Женщина должна быть готова к ласкам. Нельзя навязывать их, она должна получить желаемое и непредложенное.

– Мишель, – сладким голосом прошептала женщина, – с каких пор ты стал сотрудником посольства?

Сосновский сразу понял по интонации все – и сарказм, и глумливость прикосновений. И даже глубокий смысл заданного вопроса. Продолжая продвигаться рукой к вырезу женского платья, он, сам не меняя интонаций в голосе, спросил:

– Вы согласны платить нежностью только за информацию из первых рук? А вдруг она у меня есть, мадам?

– Так поразите меня этими сведениями, вдохновите!

Элизабет мягко оттолкнула Сосновского от себя и поправила платье на груди. Михаил чуть отклонился с улыбкой и заговорил, продолжая касаться пальцами щеки и шейки Элизабет. Его голос обволакивал, проникал глубоко, овладевал не только смыслом произносимых слов, но и интонацией, заставляя женщину содрогаться от близости мужского тела и дыхания. Сосновский прекрасно понимал, что Элизабет – женщина в высшей степени практичная, она ничего не делает просто так. И весь этот сладкий сироп флирта они сейчас разыгрывали вместе.

– Как вам, к примеру, фото тайной встречи в кулуарах секретаря премьер-министра США и военно-морского атташе Великобритании?

– Да-а? – Нежные пальчики Элизабет стиснули запястье Сосновского.

– А время и место пресс-конференции по итогам первых дней переговоров высоких сторон?

– О, мой соблазнитель!

Рука женщины легла на затылок Сосновского и прижала его лицо к вырезу платья на груди.

Понаблюдав в щель приоткрытой двери за шоферами, Коган спросил начальника автоколонны:

– Кто из них Погорелов?

– Вон тот, коренастый, с бычьей шеей. Бреется за столом.

Борис принялся рассматривать шофера, на которого ему указали. Сильная крестьянская фигура. Не городской. Если бы был городским шофером, то обязательно сделал бы себе наколочку на плече или на кисти руки. Есть такой шоферский шик в городах. В деревнях наколками не балуются, там другой шик в цене. Тем более если ты работаешь на машине или комбайне. В деревне важнее уметь играть на гармошке. Но лицо нехитрое, простое. Терпелив. Вон сколько раз его под руку толкнули, а он ведь с опасной бритвой. Двое молодых дурака валяют, так он слова не сказал. Понимает, что молодости некуда девать энергию. Спокойно сделал замечание, без злости. И майка на нем чистая, и руки вымыты, без траурной каймы под ногтями.

– Приведите его ко мне через двадцать минут, – распорядился Коган.

Борис прошелся по улице, вдыхая морской воздух, постоял, прислушиваясь к шуму моря. Сейчас ему предстояло использовать все свое мастерство, весь свой опыт. Толком не зная человека, фактически на интуиции и физиогномике, он должен будет за полчаса, за час, максимум за два, раскусить этого человека, понять, каков он внутри, какие у него есть внутренние страсти, движущие силы, врожденные и приобретенные ориентиры, какие желания одолевают этого человека, какие страхи его мучают. Нужно настроиться на разговор, настроиться на этого человека. Ох и непростая ночка предстоит! А иначе никак, времени просто нет на оперативную разработку Погорелова и на сбор доказательств его проступков и нарушения воинской дисциплины. С такими доказательствами было бы легче его сломать. Но их нет в оформленном виде, они есть лишь по факту в голове. И это нужно как-то использовать.