Иоанн Кронштадтский

С. О. Макаров, будучи чрезвычайно любознательным человеком, во всех своих морских походах много внимания уделял ознакомлению с религией народов стран, где ему доводилось бывать. В 1886–1889 годах, совершая кругосветное плавание на корвете «Витязь», он заинтересовался положением православия в Японии и даже издал небольшую брошюрку «Православие в Японии» (1889). В ней он задается вопросом: а какая из религий наиболее соответствует государственным интересам Японии? И дает ответ — православие, которое, по его мнению, в отличие от католицизма не влечет за собой подчинения духовному вождю, проживающему за пределами страны; а в отличие от протестантизма не ведет к «распадению на секты» и всемерно помогает делу объединения государства. «Православие, — пишет Макаров, — может дать Японии живую внутреннюю силу и упрочит в ней консервативные принципы, столь необходимые для прочности ее благосостояния в будущем».

Такой подход объясняет, почему Макаров столь активно помогал православному делу в Японии, везде и всегда ища жертвователей на нужды тамошней Православной миссии и строительство храма Воскресения Христова в Токио. Пока трудно установить, где, когда и при каких обстоятельствах состоялось знакомство Макарова и Иоанна Сергиева, но это случилось. Свидетельством тому можно считать письмо от 10 (22) января 1890 года начальника Русской духовной миссии в Японии, епископа Ревельского Николая (Касаткина). В нем он благодарит Макарова за хлопоты по сбору денег на православный собор в Токио, за предоставление имен людей, откликнувшихся на его обращение, а среди них оказался и отец Иоанн, перечисливший 500 рублей^[67].

Определенно, опираясь на факты и документы, мы можем говорить, что судьба свела вместе С. О. Макарова и Иоанна Кронштадтского во второй половине 1890-х годов. В канун нового, 1896 года Макаров получил назначение на должность старшего флагмана 1-й флотской дивизии на Балтике. Известие это застало его в Гонконге: здесь стоял на ремонте в доке броненосец «Николай 1», на котором он служил. 11 января 1896 года Макаров в качестве обычного пассажира рейсового парохода, что было весьма для него непривычно, направился на родину, на новое место службы — в Кронштадт. Путь предстоял неблизкий, почти равный кругосветному путешествию — через Тихий океан, самый большой по площади и глубине на Земле, до Американского континента. Пересекая бурно развивавшиеся тогда Северо-Американские Соединенные Штаты с запада на восток, от Сан-Франциско до Нью-Йорка, Макаров стремился увидеть и познать всё, что могло бы пригодиться для развития российского флота. Особое впечатление произвела на него работа американских ледоколов на Великих озерах, где он побывал в феврале, в самый разгар зимы. Несколько сравнительно небольших ледоколов обеспечивали круглогодичное оживленное судоходство.

В те годы, казалось, весь мир сошел с ума от фантастической идеи достижения Северного полюса, а имя норвежского ученого Фритьофа Нансена, одного из первых, кто попытался это осуществить, известно было во всех уголках земного шара.

Для Макарова было абсолютно ясным и понятным, что Россия, «выходящая фасадом к Северному ледовитому океану», должна быть впереди всех стран по изучению и освоению Севера. Прибыв в Кронштадт, он подает 9 января 1897 года обстоятельную записку на имя управляющего Морским министерством вице-адмирала П. П. Тыртова. В ней содержалась подробная программа освоения Северного морского пути с помощью ледоколов. «Большой ледокол, — писал Макаров, — мог бы сослужить огромную службу в Ледовитом океане для поддержания сообщения с реками Обь и Енисей и для поддержания всяческих работ в этих местах как по задачам коммерческим, так и научным… Полагаю, — добавлял он, — что содержание большого ледокола на Ледовитом океане может иметь и стратегическое значение, дав возможность нам при нужде передвинуть флот в Тихий океан кратчайшим и безопаснейшим в военном отношении путем». Но понимания в министерстве он не нашел, а потому ему отказано было в выделении денежных средств и судов^[68].

Сейчас, по прошествии ста с лишним лет, совершенно очевидно, что три практические цели, сформулированные Макаровым: исследование Ледовитого океана; регулярное пароходное сообщение с Обью и Енисеем в летнее время; открытие зимней навигации в Петербурге — были абсолютно реальны уже в ту пору, то есть вполне технически осуществимы, экономически и стратегически выгодны. Дело было за малым: нужно было построить хотя бы один мощный ледокол. Увы, собрать необходимые по первоначальной прикидке полтора миллиона рублей для отдельных энтузиастов было задачей невыполнимой.