Иоанн Кронштадтский

На лето пришлось еще несколько важных событий в общественной и личной жизни пастыря. Требование съезда о разгоне Второй Государственной думы, которая и открыла-то свои заседания всего лишь в феврале, было исполнено вскорости. Над предлогом особо не размышляли. Казалось вполне достаточным просто объявить о нахождении среди депутатов «заговорщиков», потребовать лишения их неприкосновенности и предать суду. Это сделал П. Столыпин 1 июня 1907 года на экстренно созванном заседании Думы. 3 июня Николай II объявил о роспуске Второй думы и об изменении избирательного закона. С точки зрения тогдашних правовых норм, закрепленных в новой редакции Основных законов, это означало государственный переворот, ибо выборное законодательство не подлежало изменениям без санкции народного представительства — Государственной думы. Но ведь еще в марте, выступая в Думе, Столыпин говорил о реформах, о «перестройке» государственно-национального бытия России, чтобы превратить ее в «правовое государство», где главенствует «писаный закон, а не воля отдельных лиц»… и на тебе — переворот! Считается, что акт 3 июня означал завершение российской революции 1905–1907 годов.

Нельзя не согласиться с современными исследователями русского конституционализма в том, что третьеиюньские акты сыграли роковую роль в его судьбе. В проигрыше оказались те, кто выступал за эволюционные изменения, а в выигрыше — все те, кто настаивал, что реформы осуществимы исключительно как следствие активного (насильственного) социального протеста масс и революции. Идея «силового разрешения» общественного конфликта получила дополнительные импульсы к своему распространению и усвоению в народных массах[251]. И всходы взошли — в мятежном 1917 году!

Силовое подавление революции обернулось новыми насильственными акциями. Страну захлестывала волна погромов, псевдопатриотических монархических манифестаций. Повсеместно буйствовали члены Союза русского народа, сотнями насчитывались убитые, тысячами — раненые. Даже либеральный журнал «Московский еженедельник», характеризуя «усмирительную политику» Столыпина, не удержался, чтобы не отметить: «Вся деятельность министерства Столыпина, начиная с условий, в которых оно произвело роспуск Думы, продолжая суровыми репрессиями и казнями по решениям упрощенных военно-полевых судов, спешным законодательством без участия народных представителей и кончая вопиющими небрежностью, бесконтрольностью и самовластием в продовольственном деле, грозящими погубить десятки и сотни тысяч людей — вся эта деятельность исполнена преступными пережитками старого произвола и служит вредным тормозом для развития в народном правосознании начал законности и свободы»[252].

Весь начальный либерализм и реформаторский дух Столыпина в конце концов обратился в защиту, не гнушаясь силы и террора, политического статус-кво, отжившей и более неприемлемой для российского общества монархии. О каких религиозных свободах можно было говорить?! На поверку оказалось, что премьер готов на всё, чтобы сохранить «первенствующее» и «господствующее» положение государственной Церкви за счет подавления и ограничений всяких иных мировоззренческих свобод — иноверной, инославной, нерелигиозной. Петр Аркадьевич был могильщиком всякой свободной мысли, демократии, законности и народоправства. Им владела одна идея — исполнить свой служебный долг перед монархом так, как он его понимал, дабы существовавшее на тот момент самодержавие при минимальном косметическом «припудривании» существовало вовек. Он поставил интересы самодержавия (государства) выше интересов человека (подданного Российской империи).

Православную церковь со столыпинскими деяниями примиряло то, что она была частью государственного аппарата самодержавной России, «ведомством православного исповедания», призванного исполнять власть венценосного самодержца, бывшего одновременно и главой православной церкви. А также и то, что Столыпин, будучи монархистом, обещая вероисповедные реформы, без устали заявлял, что «в основу всех законов о свободе совести» будут положены «начала христианского государства, в котором Православная церковь, как господствующая, пользуется данью особого уважения и особой со стороны государства охраною», что права и преимущества Церкви будут полностью сохранены.