Иные земли

– Невероятно! – Север сделал шаг назад, картинно приложил руку к сердцу. Другая его рука, в которой был зажат меч, ни на миг не переставала защищать, нападать, жить своей жизнью. – Я уж думал, никогда не услышу от тебя эти слова.

Его голос стал ниже, как будто невидимая рука сжимала горло.

– Я заботился о Еве. Заботился о тебе. Я дал тебе все, что мог! Все, что имел. Я сделал тебя тем, кто ты есть. И если бы ты был умнее – ты научился бы большему. Ты стал бы мной…

– Я никогда не стал бы тобой, – сказал Ган. Бок жгло, как на медленном огне. Кровь щекотно стекала вниз, и на миг в глазах потемнело. – Никогда.

– Сантименты, – рявкнул Север, – снова! Если бы тебе было…

– Брось, дядя. – Бок снова обожгло болью, и виски сжало как железным обручем. – Кто бы говорил о сантиментах? Тебя ранило то, что я тебя чуть не убил, – или то, что я не оценил твою великую заботу? Все это время ты лелеял месть, как ребенок – секреты. Только что ты говорил о любви. – Он выплюнул это последнее слово, как грязное ругательство. – Чувства? Судя по всему, они владели тобой куда больше, чем мной. Кажется, это я изменил тебя, разве нет?

Он ожидал нового выпада, но Север вдруг рассмеялся:

– Неплохо, племянник. Даже жалко, что мы с тобой уже не поболтаем. – Он больше не смеялся. – Все хорошее когда-нибудь заканчивается. Пора прощаться.

Он ринулся вперед, быстро и тяжело, как сходит лавина. «Значит, все это время он себя сдерживал», – успел подумать Ган, прежде чем Север легко выбил меч у него из руки, а потом тяжелое, разрушительное, неотвратимое опустилось на него сверху, и мир погрузился в темноту.

* * * *

Первыми в мир вернулись звуки. Он услышал тихое дыхание почти у самого уха – а потом журчание воды, металлический плеск, с которым она ударялась о дно таза или миски. Где-то – судя по всему, за окном – запела птица. Наверное, там начиналась весна.

Скрипнула деревянная рама, и он почувствовал запахи. Пахло первыми почками, грязью, солнцем, холодным влажным ветром. Лучшие на свете запахи – вестники того, что еще одна долгая зима наконец отступает.

Попытался открыть глаза – и не смог. Мир погрузился во влажную черноту, как будто лицо залепило грязью. Он попробовал дотянуться до лица… и застонал.

Воздух справа от него задрожал – кто-то быстро наклонился к нему, и он почувствовал, как маленькая рука отбросила прядь волос с его лица. Рука была прохладной и мягкой. Он хотел попросить невидимую девушку снова коснуться его лица, но не смог. Горло саднило, как будто его набили песком и щебнем. Лицо болело, словно его поджаривали на раскаленных камнях.

– Тише, – прошептала она, наклоняясь над ним. Он почувствовал ее запах и все вспомнил. – Кая… – Ему только показалось, что он произнес ее имя. Со стороны это звучало как слабый скрип, на большее сейчас он не был способен.

– Молчи. – Прохладная ладонь снова легла ему на лоб. – Все хорошо. Я здесь. Теперь ты поправишься.

– Где…

– В Красном городе. Здесь хорошие врачи. С тобой все будет в порядке. Я рядом.

Он хотел спросить ее, где Север, и о том, что произошло прежде, чем он потерял сознание, но не смог. Память крутило, как воду в глубоком омуте, и смысл случившегося с ним ускользал. Он не мог быть жив – и все же уцелел. Болело все – голова, лицо, руки, ноги.

Ган снова попытался открыть глаза, но не смог, и мысль о слепоте отозвалась такой чудовищной болью, что сознание снова покинуло его, быстро и милосердно.

Он не знал, сколько времени прошло с того момента, как он впервые очнулся. Но этот раз кто-то иначе дышал в комнате, и весной больше не пахло. По стеклам барабанил дождь, и Ган вдруг понял, что видит изменения света и тени. Как будто он был рыбой, живущей в темном аквариуме, – и где-то недалеко от стола кто-то зажег свечу.

– Что…

– Кая! – Голос был женским, смутно знакомым. – Иди сюда! Он очнулся!

Он услышал быструю очередь шагов.

– Я здесь.

Другая девушка из комнаты вышла – осталось только ее тепло.

– Кая. – Теперь он наконец мог говорить, хотя остатки песка, кажется, не совсем освободили горло, а каждое слово отзывалось болью. – Привет.

– Привет. – Он услышал, как она улыбается.

– Ты улыбаешься?

– Сам посмотри. – Она осторожно прикоснулась к его лицу, и Ган застонал – хотя изо всех сил старался удержаться.

– Очень больно?

– Ерунда. Я… я ничего не вижу.

– С твоими глазами все в порядке, – поспешно сказала она. – Все хорошо. Я сейчас сниму повязку. Скажи, если будет больно.

Он что-то промычал в ответ. Следующие несколько минут он собирал в кулак всю свою волю, чтобы не издать ни звука, пока ее пальцы бережно порхали по его лицу.

– Вот так. Лучше?

– Конечно. Я же вижу тебя.

Ее лицо плыло перед глазами, как будто отражаясь в беспокойной речной воде, но через некоторое время стало видно отчетливо. Она смотрела на него, встревоженная, но словно отводила взгляд в сторону – или ему только казалось?

– Как ты себя чувствуешь? – Он почувствовал, как ее пальцы осторожно скользнули к его руке, и сла бо ответил на пожатие.

– Солгу, если скажу, что хорошо. Что произошло?

Она мгновение помедлила, прежде чем ответить: