Интуицио

Легкий ветерок снаружи чуть колыхал листву деревьев, которым удалось подняться выше уровня прежней крыши, и та едва слышно шелестела. Иногда до меня долетало далекое карканье. Все эти звуки доносились снаружи. Внутри джунгли были столь же безмолвны, как церковный склеп.

Я напряженно вглядывался в темноту, ища тень среди теней, подстерегая малейшее движение, самый слабый посторонний шум. Я мог разглядеть комнату лишь частично, обшаривая взглядом стволы и ветви деревьев, листву, лианы.

Добравшись до угла первой стены, я повернул налево, чтобы пройти вдоль следующей, перпендикулярной. Я двигался медленно и максимально тихо, все время вглядываясь во тьму зарослей. Немного не дойдя до конца второй стены, я остановился как вкопанный и затаил дыхание.

В углу между стен был натянут тент цвета хаки, служивший для защиты настоящего богатства – всего, что необходимо для выживания: спальный мешок, алюминиевая посуда, газовая плитка, радиостанция… Я обернулся и вгляделся в джунгли. Никакого движения. Только легкий шелест ветра в верхушках деревьев и карканье где-то далеко в лесу.

Я медленно продолжил двигаться налево, вдоль третьей стены. Когда я прошел три четверти ее длины, видимость улучшилась, растительности стало меньше. Я просканировал пространство: по-прежнему никого. Напротив меня, в середине четвертой стены, оказался проход, который, судя по всему, вел на ту сторону, где я вошел в больницу.

– Долго же ты добирался.

Голос, раздавшийся из темноты, буквально пригвоздил меня к месту. Звук исходил сверху, откуда-то позади меня.

– Наклонись очень медленно и положи оружие на землю, – сказал мужчина, выделяя каждый слог спокойным, но весьма властным голосом.

В моей голове все закружилось. Я с трудом мог осознать, что все было кончено, что я оказался в его власти, никакого выхода не было. Я пропал.

До крайности напряженный и напуганный, я сделал то, о чем он просил.

– Я жду тебя целый час.

Зачем он это сказал? И почему он меня ждал? Как он узнал, что я приду сегодня вечером. Конечно, не с помощью предвидения, потому что в предвидении время путается, информация о прошлом постоянно смешивается с информацией о настоящем и будущем, Анна мне это объяснила. Он мог знать, что я приду, но не сегодня вечером. Тогда как же он узнал? Кто мог сказать ему об этом?

– Теперь медленно сделай пять шагов вперед.

Я повиновался.

Глухой шум заставил меня вздрогнуть. Глухой удар о землю.

Я понял, что он, должно быть, спрыгнул с одного из деревьев.

– Ты можешь повернуться.

И я медленно повернулся.

Мужчине, стоявшему напротив меня, было, наверное, около шестидесяти. Трудно было сказать точнее в такой темноте. Рост и телосложение средние, смуглый, волосы забраны в хвост, брови нахмурены, вид решительный. Он не выглядел как психованный извращенец или садист, в нем чувствовалась опасная энергия человека, готового идти до конца.

Что-то не сходилось, но я не понимал что.

– Почему ты меня преследуешь? – сухо спросил он.

У него не было оружия. Вот что меня смущало. Мой пистолет валялся у его ног…

– Зачем терроризировать людей пожарами? – ответил я.

Мне стало противно при мысли о том, что я вот так сдался, притом что был вооружен, в отличие от него. Я просто глупо подчинился его приказу. Он мне даже не угрожал. Уверенность, исходившая от его голоса, сбила меня с толку. Еще одна интерпретация. Одна из многих…

– Зачем эти пожары? – спокойно повторил он. – Думаю, ты знаешь.

Мне не понравился его тон. Безмятежный тон человека, которому не в чем себя упрекнуть и который не сомневается в своих действиях.

– Вы пытались меня убить, – сказал я.

Он невозмутимо покачал головой.

– Нет, – коротко ответил он.

Тут я осознал, что оба его уха на месте.

– Если это были не вы, значит ваш сообщник.

Он не ответил.

Как, черт возьми, он узнал, что я приду сегодня вечером? Этот вопрос не давал мне покоя.

– Ты знаешь, что я защищаю, и я с трудом верю, что тебе это безразлично.

Ну вот, приехали. Как в моем романе. Теперь он попытается объяснить мне обоснованность своих поступков. Я не должен был дать себя убедить, мне нужно было вернуть себе свое будущее, сбить его с намеченного курса.

– Если я сочувствую какому-то делу, это еще не значит, что поддерживаю все, что творится во имя этого.

На его губах появилась легкая улыбка. У него было лицо человека со сложным характером. Есть лица, которые говорят об определенной гармонии, когда мысли, ценности и поступки человека соответствуют тому, что он ожидает от жизни. Его же черты обнаруживали разнородную смесь решимости, разочарования, тревоги, внутренней силы и страдания.

– Вы признаете, что сочувствуете этому делу? – спросил он.

– Никакое дело не оправдывает экстремистские поступки, которые вы совершили.

Он вздохнул:

– Я тоже очень долго так думал… Верил, как, наверное, и ты. Верил, что удастся убедить политиков в том, что перемены необходимы как можно скорее. И когда они получили документы, начались первые обсуждения и были предприняты кое-какие меры… Я ухватился за эту надежду. А потом я понял…

– Что вы поняли?