Интервью со смертью

— Тебе стоило бы посмотреть на его перекошенную физиономию во время нападения. Но выглядит он молодо, это правда. Я и сам все время этому удивляюсь. Он смеется над всеми законами природы, ибо раньше он был старше меня. Наверное, он молодеет от постоянного сна. Ладно, оставим его. Если он на самом деле станет ангелом или младенцем, то тем лучше для меня. Но я не хочу на это полагаться.

— Кстати, как его зовут?

— Да, в самом деле, как его зовут? Ты, конечно, думаешь, что я не говорю тебе его имени, чтобы ты не пришла сюда тайком от меня и не позвала его. Но я и сам точно не знаю. Мы часто награждали друг друга издевательскими прозвищами. Я бы не хотел их повторять. Да они, собственно, ни о чем и не говорят. Да, как его звать? Может быть, для него страшно и опасно не иметь имени. Мне бы очень хотелось знать, почему он так долго спит. Он должен чем-нибудь заняться. Об этом я еще позабочусь. Полагаю, что он был на Земле, когда там царили полное смятение и неразбериха. Тогда я не мог за ним уследить. Теперь же этот подлец спокойно от всего этого отдыхает.

— Он не подлец.

— Ну ладно, оставим его. Пошли.

Мы спустились по внешнему склону кратера и пошли к краю Луны. Марианна несколько раз оглянулась, словно ожидая, что этот парень смотрит ей вслед. Это меня сильно злило. Как же любопытны женщины!

— Так было всегда? — спросила она.

— Что?

— Ты всегда держал его в заточении?

— Не понимаю, почему это так тебя интересует. Да, сколько я помню. Я тогда был еще ребенком. Однажды мать сказала мне…

— Твоя мать?

— Да, а кто же еще? И тогда я заметил, что тот малый протиснулся вперед и попытался ответить за меня. С тех пор я вынужден следить за ним, иначе…

— Что иначе?

— Я не хочу ничего говорить.

— Чтобы я никогда об этом не узнала!

— Так получилось, потому что ты была занята другими делами.

— Бертольд знал об этом?

— Думаю, да, он знал. Но мы никогда с ним об этом не говорили.

Мы снова заговорили о Бертольде, чего мне всеми силами хотелось избежать. Мы сели на краю Луны и свесили ноги со стороны, обращенной к Земле. Я с интересом наблюдал, как ступни и голени Марианны окрасились в сине-зеленый цвет. Мне понравился его оттенок.

— Так у него все хорошо? — спросила она, и я понял, что она имела в виду Бертольда.

— Послушай, Марианна, ты ведь хочешь спросить, счастлив ли он, не так ли? Или даже хочешь узнать, не стал ли он счастливее без тебя. Ну что сказать, думаю, он счастлив. Конечно, у него есть заботы и трудности, но они есть у всех. Возможно, он также был бы счастлив, если бы вы были вместе. Откуда я могу наверняка это знать? Но теперь мы имеем то, что имеем. Ты тоже счастлива. Ты вышла замуж, и волосы твои снова стали виться. Это хороший знак. Ну, ты сама это чувствуешь. Понятно, что существует много видов счастья. Но если человек хочет быть счастливым сразу двумя способами, он, определенно, станет несчастным.

— Каким ты стал умным.

— Да, порой я и сам удивляюсь своим речам. При этом они, как правило, попадают в яблочко. Правда, я с этого ничего не имею.

— Мне кажется, что я никогда тебе особенно не нравилась.

— Как ты можешь так говорить? Между прочим, я никогда об этом не задумывался. Для этого просто не было поводов. Вы были парой, а я был другом; с этим было все в порядке. Я же не мог в тебя влюбиться. Конечно, я вижу, что ты красива. Да, да! Или ты этим хочешь сказать, что я должен был испытывать чувство вины и ревновать тебя?

— Я вообще ничего не имею в виду. Просто ты не очень высоко ценишь женщин.

Сначала я хотел резко возразить на этот упрек. Однако не стал этого делать. В конце концов, я пришел сюда не для того, чтобы рассказывать ей о себе. Кроме того, некоторые вещи лучше делать только наедине с собой. Смогла бы она правильно меня понять, если бы я объяснил ей, что мне всегда приходилось облаивать и отгонять проходящих мимо женщин, потому что я боялся, что они отвлекут меня от моего караульного поста? Я непроизвольно вздохнул. Бог свидетель — очень нелегко наблюдать, как они проходят мимо. Я бы с удовольствием крикнул одной из них: «Стой! Побудь немного со мной» — и так далее. Но в это время мой узник мог бы вырваться на свободу, и я снова начинал думать о своем долге и исполнять его. Что за проклятая жизнь!

Я чувствовал, как во мне все сильнее закипал гнев, ибо все чаще расцветала весна, но я был непричастен к этому цветению. Самое лучшее, что я мог сделать, — это побежать к своему узнику и бросить ему в голову камень. Я не убил бы его этим; самое большее — он бы пробудился.

Чтобы отвлечься, я сказал:

— Не пройтись ли нам вон туда? — и указал на обратную сторону Луны. — Я там ни разу не был, но один человек мне говорил, что, согласно физическим законам, Луна не круглая, а имеет, вероятно, форму груши. Должно быть, это комическое зрелище.