Интервью со смертью

Вероятно, художник бы просто поднял меня на смех. Вероятно, он бы ответил — если бы вообще ответил, — что написал портрет таким, каким видел его, и на этом закончил разговор. Это могло быть правдой, но сказано этим немного. Впрочем, незнакомцу я едва бы выдал что-то еще, даже если за всем сказанным стояло нечто большее.

Это ни в малейшей степени не объяснило бы, каким образом я мог снова познакомиться с Доротеей, словно я при этом присутствовал, просто все забыл. Я имею в виду не глупый стишок. Не было бы никакого чуда в том, что какие-то люди в течение многих лет собирали подшивки журналов (может быть, для растопки?), как и в том, что какой-то студент случайно открыл один из журналов, просто изголодавшись по печатному слову, так как на солдатской службе у него было немного времени для чтения. В том, что его одолевали такие же юношеские чувства, каковые подвигли меня когда-то на написание стихотворения, тоже нет ничего удивительного.

Но как получилось, что и Доротея смогла перепутать меня с ним или, по крайней мере, принять меня за его старшего брата?

Не становимся ли мы все в минуты великих потрясений столь похожими друг на друга? Или происходит так, что в иные мгновения наши мысли перешагивают разрушенные границы и самостоятельно выходят в мир? И там они, возможно, встречаются с мыслями других потрясенных, и они переживают ту же судьбу, которая была уготована нам. Но как такое возможно после того, что мы называем смертью? Да, как может кто-либо сказать о себе: так и так, это я? И его мысли, обвиняя, спрашивают: почему ты отрекаешься от нас?

Нам надо быть очень осторожными.

Что касается часов, то в ту ночь я их не продал, так как меня не устроила цена и отпала охота и дальше иметь дело с тем человеком. Однако это неважно.

Дома — я вернулся поздно, потому что вынужден был проделать пешком весь обратный путь в темноте, — мне пришлось столкнуться с еще одним ужасным переживанием. Не могу понять, почему это произошло именно в тот день. Это событие никак не было связано с Доротеей. Я должен рассказать о нем еще и для того, чтобы показать, как страшны и опасны были для нас дни той голодной зимы. Но лучше я расскажу об этом в другой раз.

Мой бедный товарищ был прав: нам не остается ничего другого, как в один прекрасный день поговорить обо всем этом с Богом.

Но не сегодня. Сегодня мы постараемся еще раз уснуть без Него.

И завтра, надо надеяться, тоже не будет слишком поздно.

Клонц

Когда мир вокруг нас рухнул, мы увидели, что только одного не смогли предугадать… Что погибнет все, что казалось нам хорошим и чем мы очень дорожили, было ясно с самого начала. Да и какие могли быть основания надеяться на иной исход? Ладно, решили мы, ничего не поделаешь. Создадим все заново.

Но едва гроза миновала, выяснилось, что даже в этом мы заблуждались. Хотя взялись за дело тотчас, пытаясь воссоздать по памяти всех тех, без кого мир казался нам пустым и голым. Мы трудились, не жалея физических и душевных сил. Некоторые не оставляли попыток ни днем ни ночью, несмотря на то что сами падали с ног от усталости и голода. Их лица блестели от пота, хотя было холодно, как в космосе, и ветер свистел в провалах окон мастерской. Но без матери-то никак нельзя, как ни крути. Отца тоже неплохо бы заиметь, а попозже не мешало бы обзавестись и другом. Но сперва все же возлюбленной. Без нее не обойтись. Уж очень славно было когда-то у тебя на душе; слов не хватает, чтобы описать, как она выходила из дому в предвечерний сад, как спускалась по ступенькам террасы, как платье на ходу слегка обрисовывало ее колени; это было как гимн, звучащий в тебе самом. Или же ночью, когда она спала, а ты сидел у ее изголовья и не мог надивиться, что такое чудо вообще существует. И чувствовал, что готов обшарить все тайники вселенной ради того, чтобы отыскать и предоставить ей самого Господа Бога. Мол, вот он, любуйся!

Однако ничего у нас не получалось. Все исчезало куда-то. Или расползалось под руками, превращаясь в какое-то месиво. То ли материал был не тот, то ли брались за дело не с того конца. Да, было отчего впасть в отчаяние, и кое-кто из нас и впрямь отчаялся. Неужто крушение мира еще не завершилось? Неужто цветы уже никогда не зацветут, как прежде? Некоторые из нас шатались без цели, то и дело останавливаясь как бы невзначай и оглядывая море развалин. Они напускали на себя рассеянный вид, словно гуляют просто так и даже слегка скучают, как бывает, например, в отпуске. Чтобы никто не заметил, как напряженно вслушиваются они в пустоту. Должен же быть какой-то выход? Ведь ответственность в конце концов ложится на нас самих.

Если на дворе апрель, они дивятся каким-то желтеньким цветочкам, вдруг выглянувшим из-под кучи битого кирпича, бывшей некогда домом. Кто бы мог такое предугадать? Говорят, цветочки эти называются мать-и-мачеха, да разве дело в названии? А когда на дворе зима, все развалины покрыты снегом. Тоже жуткое зрелище, но все-таки…