Интервью со смертью

«Они ей не нужны, если я предлагаю их вам. Вещи ее на все случаи жизни хранятся в подвале у знакомых. Это пришло мне в голову сегодня утром, и я забрал чемодан. Это все».

«Значит, ваша сестра в Гамбурге?»

«Это неважно, где она. Я могу распоряжаться вещами, как мне угодно. Если вы мне не верите, то делайте с ними что хотите. Выбросите вещи, я не хочу их больше видеть. Я уже сыт по горло этим разговором. На вашем месте я бы просто примерил платья. Вам будет что надеть к приезду мужа и до того, как вы получите ордер на покупку одежды. Все, закончим на этом. Мне надо ненадолго отлучиться».

«Может быть, мы сначала поедим?»

«Кажется, из-за меня вы сильно проголодались».

«Нет, это вы проголодались».

«Вы все же переоденьтесь».

С этими словами он вышел в соседнюю комнату. Я подумала, что будет лучше, если я надену одно из платьев, чтобы сделать ему приятное. Я не могла наглядеться на эти чудесные вещи, они были так хороши, что я не верила своим глазам. Я надела чулки и кое-что из белья. У меня самой никогда не было таких красивых вещей, и к тому же они были совсем новые. Часть этих вещей я сохранила, могу их вам показать, да. Тогда я надела уличное шерстяное платье, шелковое показалось мне слишком красивым. Платье подошло мне почти идеально, только немного жало в бедрах, но швы можно было расставить. Я посмотрелась в маленькое зеркало и причесалась. Потом я вышла к нему. Я, конечно, думала, что он порадуется, что я надела принесенные им вещи и что они пришлись мне впору. Но он не обратил ни малейшего внимания на мой наряд. Он сидел у окна. С полки он взял несколько журналов и положил на подоконник. Подперев голову руками, он читал. Уже стало темнеть. Матес сидел у окна с таким печальным видом, что я растерялась. Самое лучшее, что я могла сделать, — это подойти к нему и попросить все мне рассказать. Но это не имело ни малейшего смысла.

Он, однако, услышал, как я вошла. «Да, я иду, — сказал он. — Будем есть ради меня». О платьях он, кажется, напрочь забыл.

Я заметила, что он хочет остаться один, и вышла на кухню, чтобы приготовить еду. Скоро он тоже пришел на кухню и сел за стол.

«Что за стихи пишут люди», — сказал он.

«Стихи в журнале?» — спросила я, не оборачиваясь от плиты. Я его не видела. Однако мне показалось, что он говорит о стихах только потому, что не хочет говорить о другом.

«Да, я случайно на них наткнулся».

«И что же это за стихи?»

«Да ничего особенного, не стоит о них говорить, — сказал он. — Эти стихи пишут только для того, чтобы сбивать людей с толку, вот так».

Я поставила еду на стол и положила ему полную тарелку. Потом мы молча начали есть. Мне страшно хотелось знать, понравилась ли ему моя стряпня. Когда он опустошил тарелку, я положила в нее все остатки. Он поблагодарил и продолжал равнодушно есть. Потом он отодвинул тарелку и закурил сигарету.

«Завтра мне надо рано уйти», — сказал он, не глядя на меня.

«Да, я поняла».

«Я говорю это, чтобы вы меня не упрашивали. Мой отпуск подходит к концу, и если я завтра не отмечусь, то меня накажут».

Я ничего не ответила, и он продолжил: «Вам лучше всего дождаться мужа здесь. Возвращаться в город не имеет смысла. Делать там нечего. Вы прекрасно проживете здесь одна. Я вам больше не нужен».

«Да, я справлюсь, — сказала я, — тем более что теперь мне есть что надеть».

«Это платье надевали всего один раз», — сказал он.

«Да, все вещи совсем новые».

«Не было никакого смысла спасать старые вещи».

«Может быть, мне стоит написать вашей сестре?» — спросила я.

«Что вы хотите сделать?» — с ужасом прошептал он. Я заметила этот ужас, несмотря на темноту, и не отважилась ничего больше говорить. Потом встала из-за стола, чтобы помыть посуду.

«Мне ее вытереть?» — спросил он.

«Спасибо, не надо, я сама».

«Тогда я пойду к колодцу, вымоюсь. Я сильно вспотел в городе».

Он взял ведро и вышел из дома. Я немного подождала и, решив, что он уже начал мыться, быстро прошмыгнула в спальню, чтобы найти журнал. Он лежал на прежнем месте, открытый на той же странице. Я с трудом смогла читать из-за наступивших сумерек. Понять его тогда я не смогла. Думаю, не стоит долго распространяться об этом стихотворении. Вы его и так знаете. Потом я его, конечно, поняла.

Здесь я привожу это стихотворение. Вот оно:

Ночь-мать, что, зная, как тоскую,
Склонилась над моей бедой,
В твоих коленях лежа, чую,
Как оживает голос мой.

Но то не вопль, как мне б желалось
Кричать сквозь темноту твою, —
Покой. И страха не осталось, —
Уже бесстрашно говорю.

А днем то слово станет бездной
И криком боли. И тогда
Я для тебя, о ночь, исчезну,
И слезы мне замкнут уста.[5]

После недолгого молчания она спросила меня:

— Вы не считаете меня очень глупой из-за того, что я не сразу поняла эти стихи?