Интервью со смертью

Я попыталась заснуть, но сон не шел. Я была слишком сильно возбуждена и взволнована. До этого я не думала о том, что произошло, но теперь все мысли разом навалились на меня. Я не могла себе представить, что у меня больше нет жилья, что все мои вещи пропали. Я думала также и о том, что сказал бы по этому поводу Эдмунд.

Терпеть это было невыносимо, и я пошла к той крестьянке, чтобы там отстирать ночную рубашку. Она была очень приветлива, мила, называла меня «голубушкой», что было сил ругала войну. Я постирала рубашку, а потом эта женщина дала мне картошки, кое-каких овощей и даже мясо. Я не смогла с ней расплатиться, потому что она наотрез отказалась брать деньги. Я сказала, что мой брат вечером вернется и я хочу приготовить ему что-нибудь поесть. Тогда она дала мне для него кусок сала. Еще я попросила ее дать мне спички. О спичках он не подумал.

Вернувшись в домик, я повесила рубашку сушиться на солнце, потом почистила картошку, сварила овощи и накрыла на стол. Я вымыла все тарелки и столовые приборы, какие только нашла на кухне, сходила к колонке и набрала воды, чтобы ему вечером не надо было ничего делать. Покончив со всем этим, я решительно не знала, чем еще мне заняться. И легла на улице. Пахло сосновой хвоей. Лежа, я наблюдала за двумя сороками, которые прыгали по грядкам огородика. Были там и белки. Потом я заснула.

Просыпалась я с большим трудом. Когда мне наконец это удалось, я подумала: я же все проспала. Но, как оказалось, было всего пять часов. Я быстро растопила плиту, чтобы сварить картошку. Однако, так как я не знала, когда он придет, я решила, что лучше пожарю ему картошку на сале. Ночная рубашка к тому времени уже высохла, и я надела ее вместо блузки, заправив в юбку. Конечно, было видно, что это ночная рубашка, но выглядела я в такой одежде сравнительно прилично.

Я все время прислушивалась, чтобы не пропустить его шаги, и страшно боялась, что вдруг придут люди, которым принадлежал этот дом. Что мне тогда делать? Потом ожидание стало просто невыносимым, и я, заперев дом, пошла ему навстречу. Ну, дошла я только до того места, откуда открывался вид на шоссе. Там я уселась у края дороги на траву и принялась ждать. Мимо проходили другие люди и спрашивали: «Вас тоже разбомбили?» Мы рассказывали друг другу, где мы жили, и вообще говорили о всякой всячине. Никто не знал, что будет дальше. Я же все время поглядывала на шоссе. Но он все не шел. Мне стало мучительно сидеть там. Загрустив, я пошла домой. Что мне делать с едой, если он не придет? Наверное, он поехал дальше, к своей родне, ведь они очень обеспокоятся, когда услышат, что произошло в Гамбурге. Он не захотел дать мне свой адрес, чтобы я не искала его. Он мог истолковать это как требование и остаться со мной. Кроме того, он был намного более образованным, чем я. Вероятно, до армии он был студентом.

Я в полном отчаянии сидела на кухне. Наверное, мне было бы лучше сгореть, чем пребывать здесь в полном одиночестве.

Но потом он все-таки пришел. Я услышала, как закрывается калитка, и выбежала из дома. Я была так рада, что едва не обняла его. Он тоже улыбнулся, но выглядел он таким несчастным, что я от ужаса застыла на месте.

«Что случилось?» — спросил он.

«Я думала, что вы уже не вернетесь», — сказала я.

«Я же сказал, что вернусь».

«Это было утомительно?»

«Да, ничего хорошего. Жар и вонь».

«Вы были в комендатуре?»

«Нет, у меня были другие дела».

«Вы можете поесть. Я все приготовила».

«Я не голоден, — ответил он. — На улицах раздают бутерброды с сыром и молоко. Можно везде поесть досыта. Раздают даже сигареты».

«Люди говорят, что в городе началась холера», — рассказала я ему.

«Чушь! Ожидают следующих налетов. Часть города уцелела. Ее они тоже уничтожат. Лучше не говорить об этом. Вы поспали?»

«Да, а потом ждала вас».

«Телеграмму я отправил. Говорят, что солдатам, семьи которых пострадали от бомбежки, будут немедленно предоставлены отпуска».

«Ваши родители не будут волноваться, когда узнают, что вы во время налета были в Гамбурге?»

«Не будем говорить об этом. Вот! Я вам кое-что привез».

Я сразу заметила у него кожаный чемодан. Он отодвинул стоявшую на столе тарелку в сторону и поставил на стол чемодан. Потом раскрыл его и первым делом извлек оттуда пару туфель.

«Вот, примерьте прямо сейчас», — сказал он. Я надела туфли и прошлась по кухне.

«Они мне как раз. Но…»

«Хорошо, я так и думал».

«Это очень хорошие туфли».

«Кажется, они итальянские. Значит, подойдут и другие. У вас приблизительно такая же фигура. Вот!»

Он достал из чемодана два платья — одно попроще, шерстяное, а другое шелковое. Это были прекрасно сшитые платья, я сразу это заметила.

«Там еще пара чулок, шелковых, как мне думается. И еще там белье и прочий дамский хлам. Вы потом сами все посмотрите. Сигареты я заберу. Чемодан можете оставить себе, если хотите!»

«Но…»

«Лучше померьте платья».

«Я не могу их принять».

«Можете. Давайте лучше не будем это обсуждать».

«Где вы все это добыли?»

«Чемодан принадлежит моей сестре. Она примерно такого же роста, как вы».

«Но эти вещи нужны ей самой».