Интервью со смертью

Пока она молчала, я перечитал свое собственное стихотворение. Мне хотелось понять, что она в нем могла найти. Я изо всех сил пытался вспомнить, по какому поводу я это написал. Такое долго держат в голове. Заметила ли она это?

— Да, это мои стихи, — сказал я.

— Тогда откуда вы меня знаете?

— Но я вас не знаю. — Я хотел сказать, что эти стихи посвящены не ей. И не хотел говорить это так откровенно, чтобы не обидеть. Но она-то думала совершенно о другом.

— Однако вы сами заговорили о той картине.

— Да, это правда, — признал я. — Да, и это очень странно.

Мы долго смотрели друг на друга, стараясь узнать и вспомнить. В наших воспоминаниях мы добрались до края света и конца времен. Так смотрят люди, которых связывают какие-то чувства и которые в конце такого припоминания либо краснеют, либо бледнеют. В остальных случаях не принято так пристально рассматривать друг друга. Мы, однако, не краснели. Мы смотрелись друг в друга, как в зеркало, но отражение было туманным, и мы не смогли обнаружить в нем что-то знакомое.

— Значит, на самом деле это, возможно, не вы? — спросила она.

— Уверен, что нет.

— Может быть, вы просто хотите надо мной подшутить?

— Как вам только пришла в голову такая мысль?

— Потому что вы не хотите об этом думать или не можете.

— На картине вы одеты в синий халат с зеленым воротником.

— Смотри-ка! Но это не халат, это пеньюар, между прочим, не мой, но висел у меня и совершенно запылился. Вот видите, вы и это знаете.

— Только из картины, — заверил я ее.

— Так вы были в сорок третьем в Гамбурге?

— Вы имеете в виду, во время катастрофы?

— Да.

— Да, мой дом разбомбили в первый же день. Я потерял все.

— Это было во время второго налета. В ночь со вторника на среду.

— Нет, это было в субботу. Я должен хорошо это помнить.

— А где вы были во вторую ночь?

— За городом.

— Вот видите. В Машене, естественно.

— Нет, не в Машене, но очень недалеко оттуда. Как же называлось это местечко? Там небольшой поселок или что-то в этом роде.

— Все правильно.

— Мы попали туда по ошибке, во время бегства.

— Со мной?

— С вами?

— Вы просто не допускаете такой возможности. Но это было во вторую ночь. Наверное, вы могли это забыть. Тогда столько всего произошло, что многие не могут припомнить ничего определенного.

Я еще раз заверил ее в том, что это было в первую ночь. Я сказал ей, где я жил и что эту часть города разбомбили при первом же налете. Я пообещал показать ей документ, выданный в каком-то административном учреждении. Она меня выслушала и постаралась поверить.

— Возможно, это были не вы, — она вымученно улыбнулась. — Он был моложе меня. Сейчас мне двадцать семь, а вам? Тогда мне было двадцать три, а ему девятнадцать. Ну а вам?

— Почему бы вам просто не рассказать мне все, что вы знаете? — сказал я. — Тогда все станет ясно.

— Я до сих пор никому об этом не рассказывала.

— Я спрашиваю не из любопытства.

— Я не рассказывала этого даже Эдмунду. Эдмунд — это мой муж. Да и зачем?

Это было неправильно с моей стороны, просить ее об этом. Я лишь смутил ее.

— Кроме того, это просто смешно, — продолжила она. — Я все время думаю, что вы знаете это не хуже, чем я.

Она встала и пошла к плите, присела на корточки и положила в печку полено. Она подула на угли и дождалась, когда загорится полено. На лицо ей упал красный отсвет огня.

— Естественно, я знаю, что было именно так, — сказала она от плиты, — но с тем же успехом это могло мне присниться, а люди потом будут надо мной смеяться.

— Это верно, — сказал я. — Если бы я внезапно не оказался голый, босой и без вещей на улице, то я бы тоже считал все это сном. Ибо все, что произошло, — немыслимо и невозможно. Я даже сегодня верю, что потерянные вещи найдутся в один прекрасный день. Надо только проснуться.

Она закрыла дверцу печки и села рядом со мной.

— Вы знаете Берлинские ворота?

— Да, конечно.

— Я имею в виду там, где улица поднимается снизу. Там еще был маленький парк с деревьями. Но не на самом верху, где стояла церковь. Над обрывом.

— Да, я хорошо знаю это место.

— Я там лежала.

— Да вам сказочно повезло! — воскликнул я.

— Он тоже так сказал.

— Кто?

— Матиас. Он сказал точно то же самое.

— Там было особенно опасно, — сказал я. — В отдалении погибло очень много людей. Один мне рассказывал; он участвовал в расчистке этого места. Там были тысячи трупов. Все они задохнулись. Они бежали туда, думая, что там свободнее и выше. Всё вышло наоборот.

— Там, где я лежала, было очень ветрено! Если бы я не упала, то меня понесло бы дальше. Мою соседку, с которой мы держались вместе, унесло ветром. В нашем доме у нее был магазин белья. В подвале мы сидели рядом. Когда мы услыхали, что все горит и спасения нет, мы побежали прочь. У нее в хозяйственной сумке был фокстерьер. Потом ее нашли, но я не хочу об этом ни знать, ни говорить. Мой муж постоянно мне твердит: оставь это! Не думай об этом! Самое главное, что ты выжила, — продолжила она после недолгой паузы. — И я вообще перестала об этом думать. Когда люди видят это в кино, они не верят своим глазам. Наверное, многие злятся, что им это показывают.